Николай Николаевич Жуков - Из записных книжек...

время империалистической войны в Москву на
гастроли из Нижнего Новгорода приехал театр. В его
составе был замечательный актер того времени, геройлюбовник Тарасов, который своим талантом так поко­
рил Солодовникову, что она бросила богатого мужа
и ушла к нему, в театр. К этому времени началась ре­
волюция, и Солодовникову пришлось бежать из России
за границу, оставив красавицу жену. Так стала Соло­
довникова Тарасовой, и вскоре у нее родилась наша
Людочка.
По окончании школы все мы разъехались, каждого
захватила своя судьба, и только случайные встречи
рождали воспоминания, расспросы, интерес к былому.
С Людмилой мы не встречались почти сорок лет,
а встретившись, узнали друг друга и не заметили, как
пролетели часы счастливого свидания. Казалось, мы
могли бы говорить без устали много часов подряд.
Это была очень живая беседа, кусочек которой хочется
оставить в записи. Маме Люды исполнилось 84 года.
Полуслепая, больная старушка потеряла всех своих
родных и сейчас доживает свой век с дочкой.
«На днях был такой случай. Мама вычитала где-то,
что 17 января в театре им. Кирова в Ленинграде будет
чествование 80-летия знаменитого балетного постанов­
щика и эту церемонию будут передавать по телевизору.
Я сразу заметила, — рассказывает Люда, — что мама
как-то оживилась, начала вдруг перебирать архив своих
писем, фотоальбомы, попросила меня достать ее завет­
ный ларец, лежавший без надобности десятки лет. Там
у нее хранились какие-то особые письма, засушенные цве­
точки и что-то еще, о чем она сама никогда вслух не
12

говорит, а только шепчет. А тут созналась. Нахлынули
на нее воспоминания, такая добренькая стала, глаза
трет, красные пятна на щеках, усадила меня рядом и
рассказывает: «Я тебе сознаюсь, Людочка, что вот
этот петербургский юбиляр был моим близким дру­
гом». В этот день мама надела нарядное платье, нака­
нуне попросила меня вымыть ей голову и задолго до
передачи, как нетерпеливая девчонка, все взглядывала
на часы и уверяла нас, что они остановились. Когда,
наконец, началась передача, мама вплотную села к
стеклу телевизора, обняла его и, обливаясь слезами,
что-то все время причитала. Мы так и не видели, что
там показывали, потому что отстранить маму было
невозможно. Когда закончилась передача, у нее появи­
лось желание послать юбиляру поздравление. Она за­
суетилась в поисках фамильной бумаги с золотым кан­
тиком, хранившейся у нее с давних пор и пропитанной
запахом старых духов Коти. Потом волнение сразу
как-то утихло, и мы заметили, что мама расстроилась.
Что случилось? Оказывается, она бы с радостью по­
слала приветствие, но не помнит, кто она была во время
знакомства с юбиляром — Межуева? Солодовникова?
или Тарасова? Как он может ее вспомнить? По какой
фамилии? Вот вопрос, на который она не могла ответить.
Разочарованная, она снова уложила в ларец все раз­
ворошенные письма и карточки, надела свой старый ка­
пот и уединилась за ширмой. Мы боимся сейчас ее
потревожить и хорошо понимаем, какой яркой зарницей
на склоне лет вспыхнули воспоминания ее захолодев­
шего сердца».
Как быстро бежит время, грустно сознавать это, и
как все чаще нам всем хочется оглянуться назад. Мы
обменялись с Людой телефонами с искренним желанием
13

снова встретиться. Но, признаться, я боюсь идти к ней —
страшно увидеть ослепшую мать. Ведь она была пора­
зительно красива. Её-то узнать я уже не смогу.

&
Зима 1929 года была очень морозная, снежная. Мы,
студенты Саратовского художественного техникума, не­
прерывно топили печку-времянку, возле которой по­
стоянно слышались споры. Однажды по причине болезни
натурщика староста курса привел с базара нищего ста­
рика. С морозцем, со скрипом заиндевевших валенок
перешагнул дед порог, попросил веничек, потопал,
стряхнул налипшие от дыхания льдинки с бороды и
усов, снял шапку, перекрестился, по старинному
русскому обычаю, и осторожно, бесшумно, подошел к
печке.
В нее только что подбросили сухих березовых
дров, и они с шумом горели, из дырок длинной коленча­
той трубы вылетали искры. Рядом на проволоке, на
бельевых прищепках, висели листы оберточной бу­
маги, на которых углем были нарисованы тела натурщи­
ков.
Дед боязливо присел на табуретку, огляделся вокруг
и, кряхтя, протянул к огню свои узловатые, озябшие руки.
Мы --">