Ариадна Сергеевна Эфрон - О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери

А. С. Эфрон

О Марине Цветаевой
Воспоминания дочери

Москва
Берлин
2019

У К 82‐3
К 83.3(2)6
Э94

Эфрон, А. С.
Э94

Ма
А. . Э
483 .

Ц а
:
.–М к а;

а
:

/
а, 2019. –

к ‐М

ISBN 978‐5‐4475‐9939‐3
к
а
Э
а
(1912–1975 .),
а а
–
к
Ма
Ц а
.А а аЭ
а
к
а а
ж к ‐ а к ,
к
,
а
к
к
за
, к
а
,
а
а
а
а
а
Ма
И а
Ц а
,
к
а
ж з , а каз а
. к з
з
з
а
з з а
.
аз
«Из за
...»
а
к
з
к аз
а , к
а
а
.
зак
а
к
а а
Э
а
ак ,
за каж
к
аз
к
.
Из а
а ж
а
а
а
а
к
а
, а акж
Э
.

А

а

а Э

з
а
а

а

‐
к
а а ‐
к ж ‐
з а

,
а
а
а
к

ка
,

з
.

за
Ма
к А
з

Ц ‐
а
‐

, к

а ‐
к

А

а

У К 82‐3
К 83.3(2)6

ISBN 978‐5‐4475‐9939‐3

© Из а

«

к ‐М

а»,

, 2019

Воспоминания

Марина Ивановна Цветаева. Рисунок А. С. Эфрон.
Начало тридцатых годов

Страницы воспоминаний
КАКОЙ ОНА БЫЛА?
Моя мать, Марина Ивановна Цветаева, была невелика ростом – 163 см, с фигурой египетского мальчика – широкоплеча, узкобедра, тонка в талии. Юная округлость ее быстро и
навсегда сменилась породистой сухопаростью; сухи и узки
были ее щиколотки и запястья, легка и быстра походка, легки и стремительны – без резкости – движения. Она смиряла
3

и замедляла их на людях, когда чувствовала, что на нее смотрят или, более того, разглядывают. Тогда жесты ее становились настороженно скупы, однако никогда не скованны.
Строгая, стройная осанка была у нее: даже склоняясь
над письменным столом, она хранила «стальную выправку
хребта».
Волосы ее, золотисто-каштановые, в молодости вившиеся
крупно и мягко, рано начали седеть – и это еще усиливало
ощущение света, излучавшегося ее лицом – смугло-бледным,
матовым; светлы и немеркнущи были глаза – зеленые, цвета
винограда, окаймленные коричневатыми веками.
Черты лица и контуры его были точны и четки; никакой расплывчатости, ничего недодуманного мастером, не
пройденного резцом, не отшлифованного: нос, тонкий у переносицы, переходил в небольшую горбинку и заканчивался
не заостренно, а укороченно, гладкой площадочкой, от которой крыльями расходились подвижные ноздри, казавшийся
мягким рот был строго ограничен невидимой линией.
Две вертикальные бороздки разделяли русые брови.
Казавшееся завершенным до замкнутости, до статичности,
лицо было полно постоянного внутреннего движения, потаенной выразительности, изменчиво и насыщено оттенками,
как небо и вода.
Но мало кто умел читать в нем.
Руки были крепкие, деятельные, трудовые. Два серебряных перстня (перстень-печатка с изображением кораблика,
агатовая гемма с Гермесом в гладкой оправе, подарок ее отца)
и обручальное кольцо – никогда не снимавшиеся, не привлекали к рукам внимания, не украшали и не связывали их,
а естественно составляли с ними единое целое.
Голос был девически высок, звонок, гибок.
Речь – сжата, реплики – формулы.
4

Умела слушать; никогда не подавляла собеседника, но в
споре была опасна: на диспутах, дискуссиях и обсуждениях,
не выходя из пределов леденящей учтивости, молниеносным выпадом сражала оппонента.
Была блестящим рассказчиком.
Стихи читала не камерно, а как бы на большую аудиторию.
Читала темпераментно, смыслово, без поэтических «подвываний», никогда не опуская (упуская!) концы строк; самое
сложное мгновенно прояснялось в ее исполнении.
Читала охотно, доверчиво, по первой просьбе, а то и не
дожидаясь ее, сама предлагая: «Хотите, я вам прочту стихи?»
Всю жизнь была велика – и неудовлетворена – ее потребность в читателях, слушателях, в быстром и непосредственном
отклике на написанное.
К начинающим поэтам была добра и безмерно терпелива,
лишь бы ощущала в них – или воображала! – «искру божью» дара; в каждом таком чуяла собрата, преемника – о,
не своего! – самой Поэзии! – но ничтожества распознавала
и беспощадно развенчивала, как находившихся в зачаточном
состоянии, так и достигших мнимых вершин.
Была действенно добра и щедра: спешила помочь, выручить, спасти – хотя бы подставить плечо; делилась последним,
наинасущнейшим, ибо лишним не обладала.
Умея давать, умела и брать, не чинясь; долго верила
в «круговую поруку добра», в великую, неистребимую человеческую взаимопомощь.
Беспомощна не была никогда, но --">