Илья Ефимович Репин - Далёкое близкое

(итал.).
12

ковь они шли одетые не хуже мещан). На задке у Пушкарева,
«нехозяином» по форме, сидит Сашка Намрин – бобыль.
Лентяй, я его знаю: он у нас в работниках жил (лошадей боялся); осклабился на нас своими деснами, и выбитый зуб виден. Пара лошадей – сытые, играют, борона новая, спицы
толстые, багры длинные, струганые, вилы, косы, молотильные цепы, все по форме, все прилажено ловко и крепко;
сошники у сохи длинные, не обтерухи какие, весело блестят.
Сашка корчит из себя заправского солдата; серый армяк у
него аккуратно сложен, как солдатская амуниция, пристегнут
через плечо, серая фуражка: арестант – две капли воды.
Поравнялись, им скомандовали что-то с балкона – затарахтели рысью.
За ними едут Костромитины. Старик Костромитин осунулся в воротник, глаза, как у волка, из-под нависших бровей;
вожжи подобрал, пристяжная играет.
– Молодец, Костромитин! – мямлит ласково граф Никитин, – Рысцой с богом!
Загрохотали и эти, блестят толстыми шинами колеса.
Проехали Воскобойниковы на пегих – тоже хорошо. Вот и
Заховаевы, староверы. Заховаев – хозяин добрый. Всю семью
свою любит, даже на улице детей своих целует. И теперь веселый, красивый; черная окладистая борода. Тройка гнедых –
сытая, кнута не пробовала. На облучке сзади Локтюшка с
козлиной бородкой; этому далеко до солдата.
Проезжают, проезжают – сколько их!.. Переродовы, Субочевы, Бродниковы, Раздорские... Всех не переименовать.
А вот Юдины. Эти – бедные, они недалеко от нас живут:
лошаденки тощие, маленькие, сбруя веровочная, все снаряды
рвань и дрянь... Так. Его записывают: разжалуют его в «нехозяева»... Они лентяи: когда ни заглянешь к ним, всегда лежат
на печке; наша работница Доняшка говорила, что с горя
«взяться им не за что». А вот и Ганусов! «Калмык дикий» и
13

его прозвание – лютый; он да Зорины из калмыков, говорят,
крестились; хозяева они зажиточные, всего вдоволь.
Граф Никитин добрый: он не велел нас, мальчишек, прогонять с тополя, а под нашими ногами, против его дворца,
много зрителей – всё мещане и торговцы. Поселяне ненавидят эти смотры, и никто из родственников не пойдет смотреть на позор своих, которых нарядили арестантами напоказ
всему миру: гадко смотреть.
За нарядами поселян начальство смотрело строго: поселянки не смели носить шелку. Раз на улице, в праздник, ефрейтор Середа при всех сорвал шелковый платок с головы
Ольги Костромитиной – девки из богатого дома – и на соседнем дворе Байрана изрубил его топором.
Девки разбежались с визгом по хатам; улица опустела.
Мужики долго стояли истуканами. И только когда Середа
скрылся, стали всё громче ворчать: «Что это? Зачем же этакое
добро нівечить? 1 Надо жаловаться на него. Да кому? Ведь это
начальство приказало, чтобы поселянки не смели щеголять.
Шелка, вишь, для господ только делаются!»
Если бы вы видели, какой противный был Середа: глаза
впалые, злые, нос закорюкой ложится на усища, торчащие
вперед. Мальчишки его ненавидят и дразнят: «руль». Вот он
бесится, когда услышит! Раз он за Дудырем страшно гонялся
с палкой. Кричит: «Я тее внистожу!». Дудырь кубарем слетел
под кручу к Донцу, а Середа сверху бегает и бросает в мальчишку камнями. «Я тее внистожу!» – повторяет, как бешеный, а сам страшный!
Досталось и ему однажды, но об этом после.
Несмотря на бесправную униженность, поселяне наши
были народ самомнительный, гордый.
На всякий вопрос они отвечали возражением.
1

Нівечить – портить (укр.).
14

– Вы что за люди? – спрашивают чугуевцев, когда их подводы целыми вереницами въезжают в Харьков на яр-марку.
– Мы не люди, мы чугуевцы.
– Какой товар везете?
– Мы – не товар, мы – железо.
На улице каждого проходящего клеймили они едкими
кличками. Всякий обыватель имел свое уличное прозвище,
от которого ему становилось стыдно.
Кругом города было несколько богатых и красивых сел
малороссиян – народ нежный, добрый, поэтичный, любят
жить в довольстве, в цветничках, под вишневыми садочками.
Чугуевцы их презирали: «хохол, мазец проклятый» даже за
человека не считался.
Пришлых из России ругали кацапами. Тоже, купцы курские...
– Прочь с богами – станем с табаком!
– С чем приехали?
– С бакалейцами: деготек, оселедчики, рожочки...
Своих деревенцев из Гракова, Большой Бабки, Коробочкиной считали круглыми дураками и дразнили «магемами».
«Шелудь баевый, магем мыршевой!» – ругали их ни за что ни
про --">