Татьяна Лазаревна Мотылева - Ромен Роллан

«Жан-Кристофа» давно знают и любят, его сочинения распространены в миллионах экземпляров. О художественном творчестве Ромена Роллана, о путях его идейного развития у нас написано несколько книг и много статей. Но пока еще нет работ о Роллане-человеко, о его жизни, долгой, нелегкой и прекрасной. И многие советские люди, сроднившиеся с Жан-Кристофом, Кола Брюньоном, Аннетой Ривьер, как с давними близкими друзьями, не очень ясно представляют себе, что за личность был Ромен Роллан.

Иные читатели, которым известны большие заслуги Роллана в борьбе против империалистической войны и фашизма, его выступления в поддержку Советского Союза, рисуют его себе в первую очередь как писателя-трибуна, публициста с кипучим общественным темпераментом.

Те же, кому известны работы Роллана по истории музыки, его статьи о великих писателях прошлого, его исторические труды специального характера — например, книги об индийских мыслителях Рамакришне и Вивекананде, — склонны видеть в нем скорей кабинетного ученого, человека замкнутого и созерцательного склада.

А в своих художественных произведениях — иногда даже и на различных страницах одних и тех же произведений — Роллан и вовсе раскрывается с разных сторон, и читателю не так легко разобраться, кто же такой автор: пламенный борец, исследователь-эрудит или же — хрупкий и уединенный мечтатель.

Казалось бы, самое простое — поделить жизнь Роллана на периоды «до» и «после» идейного перелома, связанного с первой мировой войной и наступлением новой, революционной эпохи, и прийти к выводу, что он из писателя-одиночки, из мыслителя камерного типа постепенно превратился в активного борца за лучшее будущее человечества. Но и это будет неверно. Задатки передового борца проявлялись и в ранних работах Роллана, будь то полемически острая, активно устремленная к будущему книга статей «Народный театр» или революционная драма «Четырнадцатое июля». А с другой стороны, Роллан и в периоды напряженной общественной деятельности продолжал быть тонким и очень своеобразным мыслителем, работал исподволь и над многотомным ученым трудом о Бетховене и над книгами мемуаров, которые носят отпечаток изощренного самоанализа, долгих, сосредоточенных раздумий.

Человек течет, и в нем есть все возможности, говорил когда-то Толстой. Многоликость, неисчерпаемая сложность человека — одна из излюбленных идей Роллана. «В каждом из нас сидит двадцать разных людей», — замечает Кола Брюньон. Это в какой-то мере верно и по отношению к самому Роллапу.

Он несколько раз говорил о том, какие «разные люди» в нем сидят. В 1915 году он писал своему другу, художнику Г. Тьессону: «Во мне три составных части: дух, очень твердый; тело очень слабое; и сердце, постоянно поглощенное какой-нибудь страстью. В этих условиях котел всегда под сильным давлением и пароход подвержен качке, но он неуклонно движется к цели»*^[1]. А в «Воспоминаниях юности», написанных уже в преклонные годы, мы находим любопытное признание: «Два моих «я», слитые воедино, словно сиамские близнецы, причиняют одно другому боль: одно «я» зовет к будущим битвам, другое стоит над битвами и схватками. Но правда на стороне первого «я»: тот, кто находится в гуще боя, не вправе стоять над схваткой. Прежде всего — жить, страдать, быть человеком!»

Здесь очень точно схвачено центральное противоречие личности Роллана. И точно отмечено, что перевес в конечном счете оказался на стороне первого «я». Но в каждом из названных «я», в свою очередь, были свои грани и оттенки. Чтобы во всем этом разобраться, надо изучить историю жизни Роллана.

Острый интерес к политике, к «миру Действия», возникал у Роллана еще в юные годы и сохранился до конца его дней. Но он вовсе не был похож на «агитатора, горлана-главаря». Ему всегда приходилось бороться с одолевавшими его болезнями, он с юных лет привык к размеренной жизни, к сосредоточенной работе за письменным столом. С многочисленных фотографий, с кадров старой кинохроники смотрит на нас худощавый человек с одухотворенным, всегда немного усталым лицом. Задумчивые глаза, тонкие черты — типичный интеллигент. Сохранился и его голос, записанный на пленку, тенор приятного мягкого тембра, богатый полутонами, голос задушевного собеседника, но не оратора. Роллан не любил шумных сборищ, не бывал, как правило, на митингах и больших собраниях и вообще не так много бывал на людях. Но считать его одиночкой, --">