Юрий Васильевич Сальников - Убеждение

педагогами.

«Молодой льстец» был, конечно, оставлен в кругу участников съезда. К концу занятий он сделался едва ли не самым любимым собеседником Ушинского.

За день до отъезда Константин Дмитриевич попросил показать ему преподавание геометрии наглядным способом. С первого урока до обеда он сидел в классе, хотел прийти и после обеда, но утомился и, отдыхая в гостинице, запоздал. Деркачев не стал продолжать урока без него, заменил геометрию пением. Константин Дмитриевич все-таки пришел. Он остановился у двери, слушая, как согласно, красиво поют дети. Это его до слез растрогало, он воскликнул:

— Да, дело образования простого народа двинулось вперед!..

Утром в день отъезда, когда Константин Дмитриевич укладывал вещи, в номер вошел Деркачев. Поздоровавшись, он что-то сказал тихонько Фролкову. Тот обратился к Ушинскому:

— Там, в общем зале гостиницы, собрались учителя. Они просят разрешения проводить вас.

— По своей ли доброй воле они это делают? — встревожился Константин Дмитриевич.

— Да, да, — поспешил уверить Деркачев. — Они сами искренне пожелали сделать вам приятное. Официального принуждения никто не делал.

Константин Дмитриевич подумал и вышел в залу.

Тот самый «льстец-буян» первым выступил вперед и, подняв бокал с шампанским, произнес небольшую, на этот раз вполне скромную, но прочувствованную речь.

Константин Дмитриевич сделал глоток и тоже заговорил. Он сказал, что у него есть заветная мечта. Ему хочется, чтобы на Руси поскорее пришло такое время, когда__обучение для всех детей русского народа станет обязательным.

Мысль эта была тогда слишком несбыточной. Поднялся шум. Но Константин Дмитриевич продолжал говорить. И закашлялся. Фролков пытался его удерживать, но он отводил руку секретаря в сторону и говорил, говорил…

Он уезжал наемным экипажем в Ялту через Алушту. Когда, простившись со всеми, он уже садился в экипаж, учителя бросились к заранее заказанным ими извозчикам, чтобы хоть короткое расстояние сопровождать его. Учителя-татары вскочили на верховых лошадей.

Пожимая Деркачеву руку, Константин Дмитриевич сказал:

— Мне просто не хочется вас покидать. Вы меня словно возродили.

Но вот он сел рядом с Фролковым и сразу ссутулился, опустил низко голову, как-то обмяк, отяжелел. Заметив, что он загрустил, всадники-учителя, едва выехали за городскую черту, принялись лихо джигитовать — вертясь вокруг экипажей, они то снимали, то надевали барашковые шапки, подбрасывали их в воздух, кидали на землю и поднимали на всем скаку платки.

Константин Дмитриевич заулыбался. В двадцати верстах от Симферополя все простились с ним уже навсегда…

А он долго оглядывался, пока они не скрылись из виду, и было ему не только грустно, но и умиротворенно-покойно — от того, что есть в России такие люди, от того, что он увидел их воочию и прикоснулся к живому делу. Он понял, что они нужны ему, и он нужен им, и, значит, не напрасно потрачены творческие силы, а сделано все-таки такое, за что он никогда не ожидал наград, хотя теперь и видит, что добрая слава ему будет воздана… И он благодарил жизнь, которая подарила ему напоследок тихую радость такой уверенности, и думал: это уж, конечно, заключительный аккорд в его многотрудной жизни, аккорд, справедливо услаждающий усталую душу.

Но было суждено ему пережить еще одно потрясение — самое ужасное для любящего отцовского сердца…

XIII

Встреча с семьей после разлуки была для него всегда волнующим праздником. На этот раз он стремился на свой хутор в Богданку с особым нетерпением: уже должен был вернуться домой, окончив инженерное училище, сын Павел. Восемнадцатилетний любимец показывал замечательные успехи. В инженерное училище он был принят после двухгодичного курса в военной гимназии без всяких экзаменов и проявлял похвальное увлечение учебными занятиями. Все шероховатости его характера за последнее время сгладились, и при всей своей строгой требовательности к детям отец, глядя на старшего сына, только одобрительно улыбался.

С такой невольной, застывшей на лице улыбкой, Константин Дмитриевич и ехал, рисуя в мыслях картину близкого свидания со всеми родными.

Он прибыл в Богданку к вечеру, и первым его --">