сообщение из Лондона.

Лондон. Чешем-Хауз. 6 ноября 1926 года.

Красин заставил себя сесть за письменный стол. Взгляд его остановился на недописанной статье. Он готовил ее к 9-й годовщине Октября, но вот не успел из-за болезни. Перечитал начало:

«Девять лет Советской власти.

Кто думал об этой годовщине в 1917–1918 гг.?

Не пророчили ли буржуазные газеты всего мира, поддерживаемые мудрецами — политиками и экономистами всех стран, что уже через несколько недель Советская власть беспомощно сдаст захваченные позиции, не будучи в состоянии справиться с самыми элементарными задачами хозяйства, управления, финансовой политикой?..»

Трудно читать. Кружится голова. Красин откинулся на спинку кресла, но мысли не потерял. Да, да, он хорошо помнит предсказания буржуазных оракулов тех лет.

«Таймс»! Непререкаемый «Таймс» на пятый день после победы Октября вещал: «Господство Ленина, видимо, быстро идет к своему концу». После такого заявления и остальных «пресс-гадалок» прорвало, они не хотели отставать. «Дейли телеграф»: «Значительные массы войск отвернулись от мятежников в целом ряде центров… Возможно, что в момент, когда пишутся настоящие строки, вся эта безумная затея уже подавлена».

Солидное, всемирно известное агентство «Рейтер»: «…есть все основания ожидать, что революция будет ликвидирована в течение нескольких дней». «Большевистское правительство со всеми своими странностями и донкихотскими глупостями обречено на гибель». «Революция осуществлена экстремистами, и у них не хватит ума для того, чтобы править страной».

Чернокнижники! Но статью нужно кончить, хотя время упущено.

Красин еще долго пишет, ворошит подшивки газет, вновь откидывается на спинку кресла, сидит, прикрыв глаза рукой, словно их режет яркий свет. Вот он вскочил, прошел к небольшому секретеру, вытащил стопку писем, торопливо порылся в ней, потом надолго замер над пожелтевшим листом, исписанным неровными строчками с многочисленными помарками.

«…Пишу тебе в воскресенье, только что похоронили Ленина. Вся эта неделя как какой-то сон. И горе и скорбь невыразимы, и сознание чего-то неизъяснимо великого, точно крыло Истории… коснулось нас в эти жуткие и великие дни».

Силы покидают Красина. Он не помнил, как его донесли до спальни, ничего не помнил, что было потом. Он пришел в себя днем 7 ноября.

25 ноября 1926 года. Ранним, непогожим утром мальчишки-газетчики огласили московские перекрестки:

— «Правда», газета «Правда»! Экстренное правительственное сообщение. 24 ноября в Лондоне скончался товарищ Красин!

— Газета «Известия», газета «Известия»! Умер советский посол в Лондоне Красин!

Литвинов, не спавший всю эту трагическую ночь, развернул газеты.

«Известия»: «…Правительство Союза ССР в лице тов. Красина потеряло одного из своих виднейших деятелей, выдающегося работника в разных отраслях государственного строительства, крупнейшего специалиста и в то же время одного из старейших деятелей рабочего коммунистического движения».

«Правда»: «От ЦК ВКП(б).

В товарище Красине соединялись редкие качества выдающегося революционера и человека спокойной, научной мысли, человека, для которого дело революции, дело социализма было главным делом его жизни. И в начале организации революционного рабочего движения и организации нашей партии, и после победы рабочего класса партия ставила тов. Красина на передовых боевых позициях революционной борьбы…» Максим Максимович зябко передернул плечами, снова развернул «Известия», но зазвонил телефон.

Луначарский поздоровался и долго, долго молчал. Потом печально произнес:

— Ушел еще один маршал Ильича…

Литвинов тихо положил трубку. В это время вошел секретарь:

— Максим Максимович, тут есть открытое письмо к нам всем, прочтите, — секретарь протянул замнаркому сложенный вдвое листок, — пришло с дипкурьером из Лондона.

Литвинов пробежал первые строки — речь шла о последних днях болезни Красина, встрече праздника 7 ноября. Ага, вот — после того, как разъехались иностранные гости, к которым Красин так и не спустился со второго этажа, где была его квартира, «на большой лестнице полпредства, расположенной поблизости от спальни, сели все, кто хоть как-нибудь умел петь. Собралось не меньше ста человек. Образовался импровизированный хор, который одну за другой исполнил «Замучен тяжелой неволей», «По --">