Лидия Алексеевна Обухова - Любимец века

знаю, было бы на душе так грустно и так радостно, если бы приезжего встречали компактные улочки, старательно одетые в камень тротуары, подстриженные газоны. Тогда, наверно, и Юрий Гагарин, несмотря на сто тысяч его фотографий, был бы в чем-то другим. Место, где человек родился и прожил детство, чаще всего продолжает хранить с ним странное сходство, не объяснимое словами.

Инструктор райкома партии Валентина Александровна Кайманова мне говорила, что гжатчане нежно относятся к Юрию, у его камня всегда лежат цветы. Иногда она видит из окна райкома, как ребенок или взрослый кладет свой букетик. Это не привозные, не купленные цветы, они меняются с временами года: голубые подснежники весной, желтые лютики на исходе мая, белые ромашки в разгар лета, темно-красные георгины и лиловые астры осенью.

Когда городу давали имя Гагарина, на митинге женщины плакали. Они плакали потому, что он уже погиб, и потому, что был так молод.

— Как будто вырвали наше сердце, — сказал пригорюнившийся гжатчанин.

Его часто называют здесь Юркой, как в детстве.

— Не надо спешить писать о нашем Юрке. Узнайте, почувствуйте, какой он был.

И очень трудно попервоначалу из этой похожести на всех других, на свой город, выделить его самого. Он не главенствовал, не выпячивался, а как бы вырастал из самой почвы, подобно зеленому дереву, которое вдруг оказалось таким неповторимым.

РОДИТЕЛИ

Анне Тимофеевне Гагариной за шестьдесят… Руки у нее загорелые, платье черное, в мелкую крапинку, для ежедневного домашнего обихода; а волосы убраны на затылке в небрежно скрученный кренделек из светло-русой косы. В ушах круглые зеленоватые камушки.

То, как она говорила, сами ее крестьянские манеры, не лишенные настороженности и достоинства, выдают в ней женщину разумную, много передумавшую, усталую от жизни — вся стоит за ее спиной, как один год! И о муже она отзывается дружелюбно и сожалительно:

— Трудный он старик. И всегда был трудный. А уж после Юриной смерти подавно.

А он и впрямь старик. Глуховатый, припадающий на правую ногу.

Анна Тимофеевна приехала девочкой из Питера, когда стало там большой семье при больном отце невмоготу. Их деревенька называлась Шахматове, близ Клушина. А Клушино тогда выглядело знатным селом со своими ярмарками, с высокой нарядной колокольней. Колокольня эта потом служила ориентиром дальнобойной артиллерии, которая била по немцам.

— То авиация бомбит, то орудия бьют, — сказала Анна Тимофеевна, перескакивая, как бывает при живом разговоре, сразу через несколько десятков лет. — Свои бьют и по врагам. Айв нас попадает. Страшно.

— Хорошо, что дети не помнят войну, — сказала я. Она возразила:

— Боре было пять лет, а Юре семь, они младшие, но все помнят. Страху натерпелись достаточно. У нас немцы долго стояли: они отсюда, с Гжатского языка или клина, снова хотели на Москву идти, долго здесь держались. А уж как мороза трусили! У нас мальчишки маленькие терпеливее. А тут идет мужчина, офицер, а сопли распустит и даже не утирает. Противно смотреть!

В ее голосе прозвучала брезгливость русской крестьянки.

— А брали что ни попадя! Я уж потом, бывало, наварю два чугуна картошки и выставлю на стол; чтоб не шарили, детей не пугали. Все хотелось их заслонить. Да не всегда получалось. У нас одно лето стоял Альберт, механик, они аккумуляторы заряжали. Так Юра с Борей ему песку в выхлопную трубу насыпали.

— Хорошо, что не поймал!

— Какое не поймал! Именно что поймал. Юра несколько дней потом в дом не шел, в огороде прятался, ночевал даже. Я ему и еду туда носила. Потом надоело мне это. Говорю: «Идем домой. Если озвереет немец, так я впереди, мне все и достанется». Упирается. Отцу говорю: «Прикажи ему. Нельзя же, чтоб ребенок жил на улице». Когда привела его через силу, Альберт только погрозил издали: «Юра никс хороший малшик».

Уже когда Юра приезжал взрослый, я его как-то спросила: «Что он тебе сделал, что ты так боялся?» — «А он, — говорит, — поддал мне кованым сапогом, я и летел шагов двадцать, пока об землю не шмякнулся».

Неизвестно, жив ли тот Альберт, а если жив, то, конечно, давно старик со своими старческими немощами. У него взрослые внуки, и едва ли он помнит постой в смоленской деревне, мальчонку, которого походя пнул. Мало ли их было, русских мальчишек.

Хотя, разумеется, — если он только уцелел! — слышал про первого в мире --">