Григорий Исаевич Григоров - Махно

жующие сено. С правой стороны на расстоянии 3-х метров друг от друга находились две деревянные лесенки. Мне приказали подняться по одной лесенке, которая вела в небольшой коридорчик. В коридорчике у небольшой каморки с железной решеткой сидел молодой казачонок. Засов дверцы отдернули, и меня легонько толкнули в камеру, без слов и без грубостей.

Когда я вошел в камеру, мне навстречу поднялись два человека, один невысокого роста блондин, изящный и подтянутый офицер с погонами штабс-капитана, другой — высокий, с огромной красивой шевелюрой черных волос. Они протянули мне руки и отнеслись ко мне весьма дружелюбно. Я стоял посреди камеры, и мне почему-то стало легко на сердце, я еще недавно мечтал о живых людях — и вот предо мною стоят довольно интеллигентные и любезные живые люди. Можно ли назвать это эгоизмом? Мы рады, когда убеждаемся в том, что мы не одиноки в беде. Может быть, и так! Ведь не зря существует пословица, что на миру и смерть красна. В камере не было нар. Мои сокамерники сидели и лежали на полу, в правом углу было набросано много папиросных и спичечных коробок, в камере стоял густой туман от табачного дыма. Можно было сделать вывод, что мои товарищи по камере непрерывно курили. Штабс-капитан и мне предложил папироску, но я заявил, что никогда не курил и не собираюсь изменять своих привычек, хотя понимал, что при сложившихся обстоятельствах курение как бы нормализует человеческую психику и тормозит возбуждение центров головного мозга. Тот, кто не сидел в тюрьмах, никогда не имел дела с контрразведками, никогда не поймет, как интенсивно работает мозг в подобной ситуации.

Три человека, объединенные общей судьбой, естественно стремятся пооткровенничать друг с другом, поведать о тех путях, которые приводят человека в каземат. Изящный и довольно вежливый штабс-капитан, непрерывно куривший и бросавший окурки в угол, прямо сказал, что его арестовали как бывшего начальника штаба атамана Григорьева. Известно, что Григорьев был командиром одной из дивизий Красной армии, но затем изменил и двинул свою дивизию против Советской власти. Бывший начальник штаба атамана Григорьева пытался перейти на сторону деникинцев, был задержан на станции Синельниково и водворен в эту камеру. Он сказал мне, что можно выбраться отсюда, если предложить взятку коменданту Мокину. И действительно, через пару дней штабс-капитан был освобожден, родственники выкупили его у поручика Мокина. Мы остались в камере вдвоем. Второго сокамерника арестовали за чтение при большевиках стихов революционных поэтов. Он был артистом Харьковского драматического театра, случайно попал в окружение, и хотя уже выступал со стихами в духе единой и неделимой России, ему не простили прежних пробольшевистских настроений. Слушая исповедь моего сокамерника, я понял, что мое положение более серьезное, так как предавшему меня провокатору Должковому было хорошо известно мое недавнее прошлое. На второй день после водворения меня в тюрьму начались допросы. За столом, покрытым зеленой суконной скатертью, сидел небольшого роста казачий хорунжий, на голове круглая каракулевая шапочка с красным верхом, лицо довольно правильное, под глазами большие валики, а глазной зрачок как-то странно вертелся, во рту постоянно двигалась папироса. Хорунжий часто вынимал папиросу изо рта, откусывал кончик и отплевывался. Рядом с хорунжим сидел, развалившись на стуле, Иван Должковой. Минуты три они оба молча смотрели на меня в упор. Первым заговорил комендант Мокин: — Ну, комиссар, долго будем молчать? — Я продолжал молчать. Хорунжий спокойно подошел к шкафу, взял плетку, подошел ко мне и полоснул меня по лицу. Я закрыл лицо руками, но продолжал молчать. Я ждал худшего, но решил ни в чем не признаваться и не выдавать своих товарищей. Мое молчание взбесило поручика, он истерично закричал, что заставит меня говорить. А я продолжал молчать. Мокин сел, достал из пачки папиросу, а Должковой услужливо поднес горящую спичку. Комендант заговорил спокойнее: — Молодой человек, вы можете надеяться на снисхождение, если скажете правду. Вы знаете Должкового? — При этом он указал на Должкового. — Можете сказать, где и при каких обстоятельствах вы с ним встречались? — Я ответил: — Нет, впервые я этого человека вижу, нигде и никогда я с ним не встречался. — При этих словах Должковой резко поднялся со стула, втянул голову в плечи, посмотрел на меня своими мутно-серыми глазами, сжал тонкие --">