Михаил Евгеньевич Бондаренко - Вергилий

усадьбе, где его уже ждут родители и приготовлен нехитрый сельский ужин.

Ночь медленно опускается на речную долину, затихают птицы, и только стрекот цикад продолжает раздаваться во тьме. Звёздное небо раскрывается во всём своём великолепии. То тут, то там с небосвода падают метеоры, оставляя за собой длинный огненный след. Маленький пастушок незаметно выбирается из усадьбы и, устроившись на ближайшем пригорке, с любопытством наблюдает за звездопадом.

Этого пастушка зовут Публий Вергилий Марон. Пройдут десятилетия, и он создаст свои знаменитые стихотворные труды — «Буколики», «Георгики» и «Энеиду», и славой своей сравняется с великим греческим поэтом Гомером. Пройдут столетия, и его произведения переведут на все языки мира. Он станет самым известным, самым популярным и самым читаемым древнеримским поэтом. Христиане будут почитать его как предсказателя рождения Иисуса Христа и опасаться как волшебника и чернокнижника. На протяжении двух тысяч лет школьники и студенты многих стран мира будут прилежно изучать его бессмертные произведения, а учёные напишут о нём сотни книг и тысячи статей. Но всё это будет потом…

Глава первая «В ДНИ БЛАГОДАТНОЙ ВЕСНЫ, КОГДА РАСПУСКАЮТСЯ ПОЧКИ…» ^[1]

Детство и юность

Публий Вергилий Марон (Publius Vergilius Маго) родился в деревушке Анды (Andes, современная Пьетоле) близ Мантуи в октябрьские иды^[2], в первое консульство Гнея Помпея Магна и Марка Лициния Красса^[3], то есть 15 октября 70 года^[4]. «Публий» — это обычное римское личное имя (рrаепотеп). «Вергилий» — указывает на происхождение из рода Вергилиев {nomen gentile). «Марон» — это семейное прозвище {cognomen), которое на этрусском языке (maru) обозначает городского чиновника со жреческими функциями и близко по своему значению к римскому термину «эдил» (aedilis)^[5].

Рождение поэта со временем было овеяно легендами. Историк Гай Светоний Транквилл сообщает, что «матери его во время беременности приснилось, будто она родила лавровую ветвь, которая, коснувшись земли, тут же пустила корни и выросла в зрелое дерево со множеством разных плодов и цветов. На следующий день, направляясь с мужем в ближнюю деревню, она свернула с пути и в придорожной канаве разрешилась от бремени»^[6]. Эту канаву, в которой родился Вергилий, особо почитали и показывали в Пьетоле ещё в XI веке, точно так же как и скромный домик с прилегающим полем, некогда принадлежавший семье поэта^[7].

Другим предзнаменованием счастливой судьбы Вергилия «было то, что ветка тополя, по местному обычаю сразу посаженная на месте рождения ребёнка, разрослась так быстро, что сравнялась с тополями, посаженными намного раньше; это дерево было названо «деревом Вергилия» и чтилось как священное беременными и роженицами, благоговейно дававшими перед ним и выполнявшими свои обеты»^[8].

В соответствии с римскими обычаями спустя девять дней после рождения младенца приносили очистительные жертвы богам, и только потом новорождённому давали имя. Счастливые родители приглашали ближайших родственников и соседей, которые дарили младенцу защитные амулеты и игрушки. Иногда, если это было по средствам родителям, гостям предлагалось небольшое угощение. Забота о ребёнке возлагалась на его мать или рабыню-няньку.

Семья Вергилия была скромной и неродовитой. Иногда считается, что отец будущего поэта — Вергилий Марон — начинал простым ремесленником-горшечником. Однако «по мнению же большинства, он служил сперва подёнщиком у рассыльного Магия, благодаря усердию вскоре стал его зятем и потом, скупая добротные леса и разводя пчёл, сильно приумножил небольшое состояние»^[9]. Мать Вергилия звали Магия Полла^[10]. Много споров вызывает национальность Вергилия. Кем только его не считали — и потомком римских колонистов, и этруском, и венетом, и кельтом!

Усадьба отца Вергилия располагалась близ деревушки Анды. В первом стихотворении (эклоге) своего сборника «Буколики» Вергилий упоминает Мантую, не указывая, впрочем, её названия^[11], а также описывает знакомые с детства берега реки Минций (ныне Минчо) и окрестности деревни Анды:

Счастье тебе, за тобой под старость земля остаётся —

Да и довольно с тебя, хоть пастбища все

--">