Валерий Николаевич Хайрюзов - Черный Иркут

вывезти — взорвали. Эти горельефы с изображением библейских сюжетов и сцен из русской жизни остались как укор всем нам.

— В честь кого был основан этот монастырь? — спросил Пащенко.

— Донской? В честь избавления Москвы от крымского хана Казы-Гирея. Монастырь этот мужской, а Новодевичий — женский. Мне рассказывали: раньше Донской монастырь звонил — точно в гости приглашал, ну а Новодевичий гудел в ответ: как отслужим, так приедем.

— У нас тоже был монастырь, Иннокентьевский, — сказал я. — В начальной школе, которая когда-то была основана при монастыре как филиал духовной семинарии, я учился четыре года. Говорят, и он так же перезванивался с женским Знаменским. Был знаменит на всю Сибирь. В нём церковному пению, чтению и письменной грамоте училась моя бабушка Матрёна Даниловна. А её отец, мой прадед, Данила Андреевич Ножнин окончил Санкт-Петербургскую духовную семинарию и позже служил в минусинском Градо-Вознесенском соборе.

— Вот как? Надо тебе обязательно съездить туда и поклониться его могиле, — сказала Светлана Фёдоровна. — Вот что, давайте съездим в Архангельское, — неожиданно предложила она. — Место удивительное, и недалеко от города. Лес рядом. Хоть воздухом подышим.

В отличие от Донского монастыря, Архангельское было прибрано, вылизано, трава подстрижена, деревья ухожены.

— Раньше имение принадлежало Голицыным, потом князьям Юсуповым, — рассказывал Валерий Николаевич. — Во дворце — картины Ван Дейка, декорация Гонзаго. В парке — памятник Пушкину. Говорят, он любил бывать здесь.

В специальных тапочках, которые натянули на туфли, мы шли из одного зала в другой. Жёлтые, под слоновую кость, колонны овального зала, мраморные античные скульптуры, голубые вазы, напомнившие купола афганских мечетей, древнеегипетские барельефы, зеркальный паркет столовой — нет, это было чудо.

Вечером мы пошли в Знаменскую церковь слушать хор Воронина, древние распевы, канты. Как сказала Светлана Фёдоровна, попасть туда почти невозможно. Но не для Ганичевых.

Ансамбль состоял всего из четырёх человек: один бас, два баритона и тенор. Ещё одно чудо, которое подарили нам Ганичевы в тот день. Что-то древнее, строгое и печальное наплыло на нас; я сидел тогда оцепеневший, боясь пошевелиться и вздохнуть. Гулкие своды церкви, уносящиеся куда-то ввысь, в пространство, в вечность голоса певцов, тишина зала — разве мог я мечтать об этой нежданной награде? Нам повезло, что именно нам выпал день, который запомнился на всю жизнь.

Господу Богу помолимся,

Древнюю быль возвестим.

Мне в Соловках её сказывал

Инок отец Питирим.

Воронин, красивый, высокий, пел — будто читал молитву. И было непривычно, страшно и хорошо одновременно — аж до мурашек по телу.

Песню про Кудеяра-атамана я слышал давно, у себя дома, на патефоне в исполнении Шаляпина. Но что патефон по сравнению с живым голосом?

Музыка должна идти от сердца к сердцу, а не через механического посредника — радио или магнитофон, говорила со сцены ведущая, и я соглашался: да, всё должно быть именно так.

После концерта Светлана Фёдоровна пригласила нас к себе. Ганичевы жили в Безбожном переулке. Наглаженные, чисто выбритые, мы явились к назначенному часу. И там мы впервые увидели Марину Ганичеву, дочь Светланы Фёдоровны. Поскольку ожидались гости, она решила помочь матери, принесла из кухни огромный пирог. Тогда нам показалось, что в большую комнату Ганичевых заглянуло солнце. У Марины была мягкая улыбка, внимательные, как и у Светланы Фёдоровны, глаза. Красивая, скромненькая, чем-то похожая на отца, она, смущённая, проплыла мимо нас. И сколько мы её ни уговаривали, так и не присела к нам за стол. Друзья-писатели переглянулись. Позже, когда мы вышли от Ганичевых, Саша Герасименко только и говорил о Марине.

— Забыл спросить: замужем она или нет? — вопрошал он.

— А ты вернись и узнай, — посоветовал Исаев.

— Да замужем! Недавно сыграли свадьбу, — сказал Миша Кизилов.

— Хороша Маша, да не наша, — вздохнул Герасименко.

* * *

Позже, уже в конце восьмидесятых, мы узнали, что Марина перешла работать редактором в издательство «Молодая гвардия». В этом качестве она побывала в писательском Доме творчества в той же Пицунде, где вновь собрали молодых и, несомненно, самых талантливых на тот момент писателей и поэтов. Там, на вечерней прогулке у кромки моря, у --">