Омар Кабесас , Манлио Аргета - Горы высокие...

Горы высокие...

Омар Кабесас ГОРЫ ВЫСОКИЕ… Повесть

Национальному руководству Сандинистского фронта национального освобождения посвящается

1

Помню, что в ряды бойцов Сандинистского фронта национального освобождения я вступил после каникул, когда закончил учебу и получил степень бакалавра. Было это в марте или апреле 1968 года, вскоре после кровавой расправы, учиненной гвардейцами.

Когда я еще был мальчишкой, у нас в квартале находилась таверна, хозяйкой которой была толстая сеньора. В таверне часто происходили пьяные драки. Потом приходили гвардейцы и избивали дерущихся. Здесь я впервые увидел гвардейцев. Они били людей, били жестоко, прикладами прямо в лицо. На лицах избиваемых выступала кровь… Окровавленные лица дерущихся внушали мне страх. Тогда я очень боялся крови. Правда ведь, когда ты еще мальчишка, кровь кажется тебе ужасной? Я всегда побаивался пьяных и драк и все же любил смотреть на дерущихся, если рядом не было гвардейцев. Смешное все-таки это зрелище — драка пьяных…

Потом я столкнулся с гвардейцами в студенческие годы, когда учился в университете, правда в непосредственной стычке с ними я в то время не участвовал — я просто умер бы от страха, если бы такое произошло. Потом гвардейцы увели моего отца… Но к Фронту я присоединился не потому. Для этого у меня было много других причин, но главная состояла в том, что семья моего отца принадлежала к оппозиционной партии, а сам он был членом партии консерваторов. Помню, как однажды в наш квартал пришел Агеро, чтобы выступить на митинге. Агеро был лысым стариком с большим кадыком. Он взобрался на стол, чтобы людям его лучше было видно и слышно. Мой отец стоял на столе вместе с Агеро и держал электрический шнур с лампочкой — на улице уже стемнело. И вдруг выключили свет. Тогда отец мой громко закричал: «Свечи! Несите свечи! Пусть горит свет!» Все соседи по кварталу тоже закричали: «Пусть горит свет!» И я вдруг почувствовал себя сыном очень важного человека, потому что люди повторяли то, что сказал он, и свет снова зажегся.

Вскоре после этого у меня установились тесные отношения с Хуаном Хосе Каседой. Мы познакомились еще в школе, но сблизились только в университете.

Хуан Хосе был человеком высоченного роста, тощий, грубоватый и очень походил на иностранца, точнее — на немца. Отец его, врач, так и не смог разбогатеть.

Я частенько бывал в клинике этого сеньора. Находилась она на авеню Дебайле в Леоне и имела очень неопрятный вид — там не было ни кресел, ни роскошных кроватей, как у доктора Альсидеса Дельгадельо, на входной двери клиники которого красовалась табличка: «Доктор Альсидес Дельгадельо, врач-хирург, получивший образование в Сорбонне в Париже».

Так вот, родителями Хуана Хосе были тот самый доктор, который не смог разбогатеть, и одна бедная сеньора, и они очень часто ссорились. Хуан, высокий, бледнолицый, с кудрявыми волосами, с тонкими чертами лица, чем-то напоминал классическую греческую статую… Одевался он несколько старомодно. От него всегда исходил какой-то специфический запах, и думаю, это из-за брильянтина, которым он пользовался. На нем всегда были холщовые штаны и рубашка, которую он по нашему совету заправлял в брюки, когда мы отправлялись на вечеринку. Ну так вот, надевал он брюки, единственные в своем роде, из дакрона, и выглядел очень стройным. Рубашка и брюки были настолько прозрачными, что нам казалось, будто он просто ходил нагишом.

Я восхищался Хуаном Хосе Каседой по разным причинам: прежде всего, он был прекрасным каратистом и дзюдоистом. Кроме того, меня восхищали его физические данные, его способность давать отпор. Однажды Хуан, уходя на операцию по захвату самолета, пришел ко мне домой попрощаться и попросить на время фотоаппарат. Он не сказал мне, когда уезжает, но я сразу же предположил, что он — член Фронта и отправляется куда-то по его заданию, потому что тогда он сказал мне: «Свободная родина или смерть». Вот так он мне прямо и сказал… Я подумал, что фотоаппарат, видимо, нужен был ему для какого-то --">