Валентина Никиткина - Война была молодая...

был жуткий, а наш грузовик сломался. Хорошо еще, что на краю какой-то жилой деревушки. Мы раненых в какую-то избу перетаскали, шофер машину чинить стал, а я на дорогу — грузовик какой-нибудь поймать. Увидят меня — останавливаются, а услышат про раненых — уезжают: некогда, мол.

Ну, я в отчаянии пистолет вытащила — у меня наган был, и в один грузовик мы раненых все-таки погрузили.

Для меня в кузове места не нашлось, и я к шоферу в кабину села. Едем, он смеется:

— Неужто выстрелила бы?

— А как же?! Раненых же нужно спасать!

Обычное дело — перевязывать, поить, кормить, и отвозить тоже ответственно, но нетрудно.

А что помнится как самое трудное?

Большую керосиновую лампу, высоко подняв ее вверх, держать над операционным столом, когда идет какая-нибудь срочная ночная операция.

Электричество у нас не всегда было, движок часто ломался. На этот случай всегда была заправлена большая керосиновая лампа с хорошо протертым стеклом. За это один из санитаров отвечал, самый пожилой, ему лет сорок пять было, а может, и побольше.

Доктора любили, чтоб я лампу держала. Потому что я понимала, когда надо чуть передвинуться, чтоб тень от рук хирурга не перекрывала рану, и в то же время не мешать ни ему, ни ассистенту.

Я уже знала последовательность действий врачей, крови не боялась и была горда, что все делаю как надо. Хотя руки немели так, словно были не мои, помощи я не просила никогда. Потому что тоже помогала спасению человека. Так мне верилось.

Как сейчас помню — так и стоит перед глазами, словно кадр на кинопленке, — идет операция, грудь раненого располосована, какой-то сосуд вырвался из зажима и мелкими-мелкими кровяными брызгами веером оросил белый халат доктора Коли. А на лбу у него крупные капли пота. Ассистирующий другой доктор, Гриша, промокает ему лоб.

Они что-то бурчат. Иногда поругиваются, но не “страшными” словами. Меня они сейчас не замечают. А я выполняю почетную роль фонарного столба — держу лампу на вытянутых руках…

После операции садилась я к теплой печке, растирала руки — они затекали и становились как деревянные. А кто-нибудь из санитаров, чаще всего старик-ездовой, приносил мне кружку кипятка, ставил рядом, потому что сразу ее взять я не могла.

Один раз кто-то из них даже большой кусок сахара-рафинада, блестящего искрами под пламенем открытой печки, к кипяточку сунул. Дефицит это был страшный, а он мне его отдал. Я в сахар вгрызлась и зуб запломбированный сломала. Так огорчилась!..

Вообще и санитары, и ездовой как к дочке ко мне относились, ласково и заботливо. И про деревни свои рассказывали, и про семьи. Я тогда впервые про деревенскую жизнь наслушалась. Лица их я помню и сегодня…

Обстрелы

К нам на передовой пункт приехал фотограф. Вытоптав валенками снег, установил на этом пятачке штатив с фотоаппаратом и на фоне беленой стены школы снимал по очереди кандидатов в партию и для многотиражки. Все радовались развлечению, смех, шутки-прибаутки, и вдруг — автоматные очереди!

Упал как подкошенный фотограф, свалив свой штатив. Доктора кинулись в школу за своими автоматами. Мы лежали на снегу и стреляли, я тоже палила, сама не зная куда.

Как потом выяснилось, в тыл просочились немецкие лыжники в маскхалатах. Мы отбились, и они растворились в заснеженном лесу. А фотограф погиб, и двое солдат были ранены…

Второй раз я под обстрел попала, когда мы с одним немолодым майором из химслужбы поехали проверять воду в только что отбитую деревню Красная поляна: было опасение, что немцы колодцы отравили. Майору требовался второй человек в качестве лаборанта, и я вызвалась помочь.

Когда подъехали к горке, откуда уже в низине деревня была видна, вся в замерзших садах, начался минометный обстрел. Стреляли именно по нам: очевидно, мы были у немцев как на ладони на белой дороге в солнечный день.

— Ложись! — крикнул ездовой и сам пригнулся.

Лошадка помчалась вниз, а мины падали рядом и чуть сзади, негромко хлопали и взрывали снег до черной земли.

Мы растянулись в розвальнях, ездовой гнал лошадь, сани мчались, а немцы стреляли.

Я, чуть приподняв голову, смотрела во все глаза: было страшновато, но и интересно, словно не с нами это происходит, а какое-то кино идет.

Хлоп! Хлоп! И рядом с заснеженной дорогой то справа, то слева вспыхивают и остаются черные пятна от разрывов.

Обстрел прекратился, когда мы скрылись из прямой видимости, --">