Михаил Юрьевич Лохвицкий (Аджук-Гирей) - Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели

полку. Устроившись на правом боку, закрыл глаза, но заметно было, как он сквозь ресницы наблюдает за Ладо.

Ладо тоже разделся, лег, вытянув уставшие ноги.

Свеча в фонаре тускло освещала купе.

— Скажите, господин Меликов, — спросил Костровский, — а почему вы не займетесь нефтедобычей? Я слышал, многие местные сказочно разбогатели, из грязи шагнули в князи.

— Видите ли, у меня от домов небольшой, но верный доход. А нефтедобыча может разорить. Нобелям кризис не страшен, уцелеют, а мелкие товарищества лопаются, как мыльные пузыри.

— Без риска ничего не добьешься. Скажите, какое нынче число?

— Двадцатое.

— Благодарствую. Это я потому, что двадцать первого августа родилась моя матушка. Завтра отправлю ей депешу.

— Сколько же лет ей исполнится? Костровский зевнул и улыбнулся.

— Она родилась в год смерти Лермонтова, в 1841 году. Ей исполнится, следовательно, шестьдесят один год. Мы с ней друзья, и я ей многим обязан.

Славный человек инженер, хорошо сказал о матери. У Ладо до сих пор сохранилась скверная привычка: при виде всего красивого — будь то человек, или желтеющее под солнцем поле, или тонконогая кабардинская лошадь, смотреть, не отрывая глаз, на то, что радовало. Братья уверяли, что Ладо слишком влюбчив и человеку, который ему по душе, может выложить о себе все. Братья, конечно, сильно преувеличивали. Свойство откликаться на красоту выручило его летом. Он шел по одесской улице, как всегда очень быстро, и вдруг обратил внимание на картину, выставленную в витрине антиквара: девушка в золотистом сиянье солнца, с кистью черного винограда в руке. Он круто остановился, и филер, следовавший за ним, — Ладо не замечал его раньше — налетел сзади и шарахнулся в сторону. «Весьма признателен, мадемуазель», — сказал Ладо в витрину.

Костровский спал. Ставраки тоже, кажется, заснул. Губы во сне у него совсем выпятились.

Странное все-таки существо — человек. Всегда ему кажется, что вдали от того места, где он находится, живется вольготнее, и полицейские там помягче, и жандармов числом поменьше. Словно Россия не всюду Россия! Как сравнительно легко ладилось с «Ниной» вначале, во всем сопутствовала удача. Но с этой весны словно тугой узел начал завязываться. Повсюду арест за арестом, провал за провалом. В марте взяли почти всех членов комитета, тогда же в Баку ввели «положение об усиленной охране», на улицах появились филеры из Тифлиса. Как уберечь, как спасти свое детище — типографию? Перевезти в Россию? Там, в рабочих центрах, вроде Екатеринослава, или Иваново-Вознесенска, или в купеческих городах на Волге, или в дремлющих глубинных городках нетрудно будет найти тайное пристанище для «Нины» — единственной технически оснащенной типографии, в которой после провала кишиневской «Акулины» можно печатать «Искру»!

Быстро ликвидировать все! Печатную машину и стереотипный станок — в ящики. Ящики, под видом токарных станков, — на хранение в склад пароходного общества «Надежда»! Квитанцию на предъявителя. Шрифты — в пакеты и через помощника машиниста Виктора Бакрадзе — на станцию Аджикабул, к знакомому кладовщику. И в дорогу! По русским и малороссийским городам в Самару и, быть может, за границу!

Все оказалось не так, как он предполагал. Попытка организовать нелегальную типографию в промышленном городе не удалась. Жандармы свирепствовали всюду. Кое-где рабочие разошлись с интеллигентами, сторонились их, обвиняя в частых провалах. Но главная беда состояла в другом: кроме искряков действовали различные не связанные между собой союзы и группы; доходило до того, что в некоторых городах имелось по две-три группы разных направлений — одна исповедовала экономизм, другая все еще проповедовала террор, третья колебалась между «Искрой», экономизмом и социал-революционерами. Группы не ладили, не согласовывали своих действий, и если одна организовывала демонстрацию, две другие старались сорвать ее. В иных губернских городах комитеты верили, что успеха можно добиться разрозненными силами, хотели иметь не общероссийскую газету, а свою — в каждой губернии, в каждом уезде. Это напоминало поведение удельных князьков при объединении русского государства. Ладо чуть не побили, когда он сказал это. Представители группы «Южный рабочий» — они выпускали свою газету и были заинтересованы в типографии — брались помочь, если «Нина» будет подчиняться им, а не «Искре». Подобное требование он уже слышал — --">