Джордж Оруэлл - Чашка кофе в Уэске

остаться без патронов.

У нас не было ни касок, ни штыков, почти не было пистолетов и револьверов, одна граната приходилась на 50 человек. Гранатой нам служила жуткая штука, известная под названием «бомба FAI^[5]», ибо их изготовляли в первые дни войны анархисты. Она была сделана по принципу гранаты Миллса, но чеку придерживала не шпилька, а шнурок. Вы рвали шнурок и как можно быстрее старались избавиться от гранаты. У нас говорили, что это «беспристрастные» бомбы — они убивали и тех, в кого их бросали, и того, кто их бросал. Были и другие виды гранат, ещё более примитивные, но, пожалуй, менее опасные, — для бросающего, разумеется. Лишь в конце марта я впервые увидел гранату, достойную своего названия.

Не хватало не только оружия, но и всего другого снаряжения, необходимого на войне. Мы не имели, например, ни карт, ни схем. Полной топографической карты Испании не существовало вообще. Единственными подробными картами местности были старые военные карты, почти все оказавшиеся в руках фашистов. У нас не было ни дальномеров, ни перископов, ни полевых биноклей, если не считать нескольких личных, ни сигнальных ракет, ни сапёрных ножниц для резки колючей проволоки, ни инструмента для оружейников, нечем было даже чистить оружие. Испанцы, казалось, никогда не слышали о протирке и пришли в изумление, когда я изготовил нужный инструмент. Когда надо было прочистить винтовку, шли к сержанту, хранившему длинный, обычно изогнутый и царапавший нарезку ствола медный шомпол. Не было даже ружейного масла. Винтовки смазывались оливковым маслом, если его удавалось достать; в разное время я смазывал свою винтовку вазелином, кольдкремом, и даже свиным салом. Не было также ни ламп, ни электрических фонариков. Я думаю, что в то время на всём нашем участке не было ни одного электрического фонаря, а ближе чем в Барселоне купить его было нельзя, да и там с трудом.

* * *

Шло время, и под звуки беспорядочной стрельбы, трещавшей среди холмов, я с нарастающим скептицизмом ждал событий, которые внесли бы немножко жизни — или, вернее, смерти — в эту дурацкую войну. Мы воевали с воспалением лёгких, а не с противником. Если расстояние между окопами превышает 500 ярдов, получить пулю можно только случайно. Сколько мне помнится, пятеро первых раненых, которых я увидел в Испании, были ранены собственным оружием. Я не хочу сказать, что это было сделано ими умышленно, — нет, они были ранены случайно или по небрежности. Серьёзную опасность представляли наши изношенные винтовки. Некоторые из них имели скверную привычку стрелять, когда ударяли прикладом о землю; я видел бойца, прострелившего себе таким образом руку. В темноте необстрелянные ополченцы всегда стреляли друг в друга.

Как-то под вечер, ещё до наступления сумерек, часовой пальнул в меня на расстоянии двадцати шагов, но промазал — пуля прошла в одном ярде. Сколько раз неумение испанцев стрелять метко спасало мне жизнь!

В другой раз я отправился в разведку в тумане, заблаговременно предупредив об этом командира. Возвращаясь, я споткнулся о куст, испуганный часовой крикнул, что идут фашисты, и я имел удовольствие слышать, как командир приказывает открыть беглый огонь в моём направлении. Я, конечно, упал на землю, и пули пролетали надо мной.

Ничто не может убедить испанца, особенно молодого испанца, что огнестрельное оружие опасно. Помню, это было уже после описанных выше событий, я фотографировал пулемётную команду, сидевшую за пулемётом, нацеленным прямо на меня.

— Только не стреляйте, — полушутя сказал я, наводя на них фотоаппарат.

— Нет, мы и не собираемся стрелять.

И в ту же секунду затарахтел пулемёт, и струя пуль пролетела возле меня так близко, что крупинки пороха обожгли щёку. Пулемётчики выстрелили случайно, но сочли это великолепной шуткой. А всего несколько дней назад они стали свидетелями того, как политрук, балуясь автоматическим пистолетом, нечаянно застрелил погонщика мулов, всадив ему в грудь пять пуль.

Определённую опасность представляли собой и трудные пароли, бывшие в то время в ходу в армии. Нужно было помнить и пароль и отзыв. Обычно это были высокопарные революционные лозунги, вроде: «Cultura — progreso» или: «Seremos — invencibles»^[6]. Неграмотные часовые часто не могли запомнить эти возвышенные слова. Однажды паролем выбрали слово «Cataluña», а отзывом — «Eroica». Хайме Доменак, крестьянский паренёк с лунообразным лицом, пришёл ко мне в полном --">