Любовь Васильевна Шапорина - Дневник. Том 2

Любовь Шапорина Дневник. Том 2

Вступительная статья В. Н. Сажина, подготовка текста и комментарии В. Ф. Петровой и В. Н. Сажина

Серия выходит под редакцией А. И. Рейтблата

© Сажин В. Н. Вступ. статья, комментарии, 2017

© Оформление. ООО «Новое литературное обозрение». 2017

* * *

Дневник 1946–1967

1946

1 января. Встречали Новый год – Евгения Павловна, девочки и я. «Это самая счастливая встреча Нового года в моей жизни», – сказала Евгения Павловна. Девочки сияли, была счастлива и я, глядя на их счастье. А счастье, конечно, огромное. Уцелеть всем в этой восьмилетней катастрофе, найти девочек здоровыми, чистыми, как горный хрусталь, хорошенькими, хорошими. И самой не опуститься, сохранить бодрость духа. Как тут не быть счастливой.

Мы соорудили встречу: я получила как-то прескверную водку «Красный дубняк», мы налили пол-литра сиропа, черничного сиропа, и получилось что-то вроде наливки. Из тех крох, что у меня были, Е.П. соорудила очень вкусный ужин, были сыты и счастливы. Кроме тостов с пожеланием друг другу счастья, возможности Е.П. жить в Ленинграде мы выпили за Россию, чтоб ей стало полегче, несчастной.

Е.П. съездила в Лугу, ни жить, ни работать негде, направили ее в Толмачево в лесосовхоз. Вернулась сюда, отправилась с детьми в главное управление милиции – отказ прописать здесь. В областном управлении милиции сказали, что она может искать работы и ближе, чем Луга, и затем хлопотать о разрешении там проживать. Я не могу об этом ни думать, ни писать.

5 января. Евгения Павловна на днях уехала и сегодня утром вернулась. В лесопромхозе работа, говорят, кошмарная, норму не выработать. Туда направляют и освобожденных, как Е.П., и демобилизованных, наших защитников. Что делать, где хлопотать, к кому обращаться? У меня никаких высоких связей нет.

Судили немцев, по-видимому, первых попавшихся, «стрелочников». Ольга Андреевна была на одном заседании суда, рассказывает, что одиннадцать мальчишек, простых солдат, с дегенеративными лицами. И ходят слухи, что их уже повесили где-то на Выборгской стороне, на площади, всенародно, и они будто висят три дня^[1]. Это говорили шедшие за Галей девочки из ремесленного училища, говорили и хохотали.

Это великая победившая страна!

Я à bout de forces^[2]. Сил больше нет работать. Нет энергии, подъема.

17 января. Евгения Павловна, уехавшая в Лугу 10-го, вчера вернулась. В Луге ее не прописывают, работы не дают, направили в Толмачево. Есть место кастелянши в детском доме. Посмотрели паспорт, – нельзя. Единственное, куда могли взять, на речной транспорт, лесопильню, таскать бревна. При болезни почек. Волчий паспорт. Она измучена, лица на ней нет. Ни денег, ни карточки. Ютилась эти дни кое-где, не спала, почти ничего не ела.

У меня за эти три недели было на руках 3069 рублей. Отдала 1500 долга. Остальное прожили, осталось 70 рублей. Как будем дальше, не знаю.

В начале января я позвонила Наталье Васильевне, поздравила. Мы с ней совсем перестали видеться. Из того, что она мне рассказала, мне вполне стало понятно, почему она так замкнулась в себе.

Ее жизнь невыносима. Митя груб, как последний пьяный мужик. (Я хотела сказать – хам, и усовестилась, вспомнив деликатность Хама.) Он бил ее, по лицу, по рукам, он бьет Надю, избил старуху Ольгу Романовну. Наталья Васильевна ходила вся в синяках и наконец рассказала об этом Никите. Тот пришел в ярость и избил Митю «по морде» так, что тот испугался. Теперь больше не дает воли рукам, но изливает свою грубость словесно. А Наталья Васильевна нянчит внучку, т. к. девочка совсем беспризорна. Надя прошла на конкурсе исполнителей все туры, получила в Москве 8000 премии, занята в консерватории и Мариинском театре, ей не до ребенка. Я думаю, что она скоро Митю бросит.

Наталья Васильевна говорит, что Митя производит на нее впечатление ненормального человека. Как-то при мне прошлой зимой он вышел и говорит Н.В.: «Я у тебя взял лампочку». – «А с чем же я останусь, мне же необходима лампочка у постели, я вечером пишу». – «Меня это не касается, мне надо». Мы вошли в его комнату. У него уже горели три лампочки.

17 января. Получила письмо от Лели с описанием смерти и болезни Алексея Валерьяновича. Это совершенно ужасно. Хочется кричать. Человек проработал все годы революции, работал добросовестно, я видела это в Глухове. И чтобы его, одинокого, разбитого параличом человека, приняли в больницу, надо было его подбросить, оставить --">