Михаил Сергеевич Смиртюков - Государство — это он

концов оказалось в Одоевском районе Тульской области, в который входит и до сего дня. Семья наша была крестьянской. Мать моя Прасковья

Павловна никогда в школе не училась и до самой смерти оставалась неграмотной. А вот отец

Сергей Иванович окончил четырехлетнюю школу. Образование его в наших местах по тем

временам считалось немаленьким, и он смог устроиться лесничим в лесную контору. Вот

только проработал он там сравнительно недолго. В бурю упавшее дерево привалило ему

ногу, и он так и остался искалеченным на всю жизнь. Он переменил несколько мест, пока

наконец в 1916 оду не попал на Дудоровский стекольный завод в Брянской губернии.

Благодаря хорошему умению считать и красивому почерку его приняли на работу

конторщиком. В конторе работало десять счетоводов, которые, считая на огромных

деревянных счетах, вели всю заводскую бухгалтерию. Считали они так быстро, а костяшки

на счетах стучали так громко, что, когда они работали, создавалось впечатление, будто

строчит пулемет.

Как тогда жил российский служащий?

В заводском поселке было всего несколько зданий, отличавшихся по своему виду от

крестьянских изб. В отдельном доме жил хозяин завода, в другом – главный инженер,

главный бухгалтер и начальники цехов. А в третьем доме жил священник. Все остальные

служащие и рабочие жили в бараках. Наш, например, состоял из трех квартир. В центральной

квартире жили мы, а по бокам – машинист с семьей и заведующий хозяйственным магазином

завода. Он считался в заводской иерархии уже высоким чином. У нас была прихожая –

метров шесть квадратных, дальше шла гостиная метров в двадцать, из которой был вход в

спальню. Но главное, в квартире была огромная русская печка. Зимой мы укладывались на

ней вчетвером – родители, я и брат Костик, который был на два года младше меня. Хорошо, тепло. Но тараканов на печи было многовато. В печи мать пекла хлеб, варила щи. А летом мы

с братом спали на полу. Кровать была только у матери и отца. Мать, как и отец, не

отличалась большим здоровьем, и по хозяйству ей помогала девушка.

То есть у вас была прислуга?

Это не от большого богатства. Работала она у нас, насколько я помню, за еду. Воду носили из

колодца метров за сто пятьдесят. Был свой погреб, где хранилась картошка и квашеная

капуста на зиму. Каждая семья в рабочем поселке имела участок земли, на котором сажали

картошку. Я как сейчас помню, что наша семья собирала семь мешков картошки, и на весь

год этого вполне хватало. Летом под окном были грядки с луком. С черным хлебом и солью

не было ничего вкуснее и полезнее для здоровья. А главной нашей едой всегда были щи и

каша.

А как обстояло дело с учебой?

В школу я поступил 1 сентября 1917 года. Тогда еще преподавали Закон Божий, и мы под

руководством священника отца Андрея Азбукина на этих уроках хором пели молитвы. Слова

за эти годы я, конечно, позабыл, но названия помню назубок: "Отче наш", "Богородица Дева, радуйся", "Верую". Хотя помнить бы должен, ведь тогда я в церкви прислуживал попу. Я

приходил в храм, облачался в стихарь, и мы вместе с моим приятелем насыпали в кадило

ладан и разжигали его. А на Пасху мы выступали в роли звонарей.

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"Летом мы с братом спали на полу. Кровать была только у матери и отца"

А что запомнилось из революционных событий?

То, что произошла революция, мы поняли по поведению взрослых. Рабочие и служащие

завода начали ходить по главной и единственной улице поселка с красными знаменами и петь

песни – "Смело, товарищи, в ногу" и "Вихри враждебные веют над нами". Еще они

собирались на митинги и много и горячо о чем-то спорили. Но первое время на нашей учебе

это никак не отражалось. Занятия шли, как и шли. Из школьной жизни запомнилось еще то, что на большой перемене нас подкармливали чечевичной похлебкой, казавшейся

--">