Людмила Григорьевна Бояджиева - Андрей Тарковский. Жизнь на кресте

Людмила Бояджиева Андрей Тарковский. Жизнь на кресте

Благодарности

Автор благодарит всех, чьи материалы и размышления, относящиеся к творчеству А. Тарковского, использованы при написании книги: М. Тарковскую, А. Вознесенского, Н. Бурляева, Д. Баниониса, А. Михалкова-Кончаловского, Н. Бондарчук, В. Малявину, А. Демидову, Э. Артемьева, В. Юсова, Н. Зоркую, В. Басенко, Л. Анненского. О. Суркову, О. Тенейшвили, М. Ромма, М. Ромадина, В. Шитову, Эббо Демонта и многих других, кому посчастливилось встречаться, работать с Андреем Тарковским или писать о нем.

От автора. Кадриль плоти и симфония духа

Он взорвал кинематографический мир, опередив время почти на полстолетия.

Он творил некую магически организованную субстанцию фильма, которую зрители не должны были понимать. И более того — чувствовать. Эмоции и разум — лишь ловушки в постижении таинств человеческого духа. Он искал способ транслировать глубинные, смутные, но пронзительные образы из души в душу, мечтал о возможности воздействовать киноискусством на уровне подсознания — ведь спасению подлежит все человечество. Он знал безоговорочно: миру, чтобы выжить, нужен обновленный гомо сапиенс, формирующийся под действием большого Искусства, высокой Культуры и незыблемых духовных ценностей. Личность, управляемая лишь нравственными законами, игнорирующая все виды материальных благ, востребованных низменным телом.

Кино же — настоящее кино, уникальный инструмент воздействия на преображение человека, а значит — самое действенное средство в спасении мира.

Андрей Тарковский снял семь с половиной фильмов, каждый из которых получил высшие оценки мирового кинематографического сообщества. Один из них — «Андрей Рублев» — удостоился «звания» «фильма фильмов», подобно тому как «книгой книг» признана Библия.

О Тарковском писали и говорили очень много. Его фильмы смотрели и будут смотреть еще долгие годы, открывая все новые глубины смысла, размышляя и споря. Во всяком случае, до тех пор, пока вопрос о тяжбе духовного и материального не будет закрыт однозначным решением. Пока не появятся ответы на «вечные вопросы»: кто мы, откуда, кем посланы в мир, зачем живем, куда уходим? Тогда-то муки Тарковского, вглядывавшегося в бездну тайн бытия человечества, покажутся нам, всеведущим, не менее наивными, чем давние споры о форме Земли.

Только, похоже, замысел Творца, слившего в едином творении дух и материю, не предполагает разгадок, а значит, выраженные киноязыком поиски смысла существования не потеряют актуальности, пока кино не отойдет в зону архаичной экзотики, не соприкасающейся с человеком новой цивилизации, когда безнадежно, как старые дискеты, устареет сам способ объясняться при помощи кинокамеры и доступных ей методов передачи информации. А «проклятые вопросы», столетиями стоявшие на повестке дня, будут исследоваться при помощи иных механизмов творчества.

Но ведь может случиться и обратное: именно магическая, до конца не проясняемая суть фильмов Тарковского с особой остротой будет востребована миром, стремительно приближающимся к духовному коллапсу. А особенности его киноязыка: разъятая, как под ножом прозектора, плоть материи, пойманное в ловушку застывшей камерой время — превратят длинноты и умолчания в «зоны духовности» (вроде закрывшегося от цивилизации Гоа), область медитативного погружения в глубины самопознания, сохранят его фильмы в особой нише знаний рядом с религиозными учениями и духовными практиками.

Семь с половиной лент Тарковского — капля инородного «вещества» в океане коммерческого и просто плохого кино, под какой бы маркой оно ни создавалось. Семь с половиной лент Тарковского, существующие в киномире обособленно, словно островок земной зеленеющей плоти в загадочном океане Соляриса, стали кодом интеллектуальной и эстетической зрелости человека, своего рода IQ.

В размышлениях о Тарковском и его творчестве остается и главный, нерешенный вопрос, имеющий отношение к сферам, для человека принципиально закрытым: феномен дара, вдохновения, озарения, то есть присутствия некоего иррационального высшего начала в делах земных, в бренном сосуде человеческой телесности, часто для этого высшего начала инородной.

Откуда, сам не всегда сознавая механизмы своего прорыва, Тарковский извлекал образы, мотивы, способы сопоставления, вовлечения в единое целое --">