Ивлин Во - Из дневников. 20-30-е годы

Ивлин Во. Из дневников. 20 — 30-е годы

Вступительная статья. Портрет сатирика в молодые годы

По аналогии с жанром «роман в письмах», эту публикацию можно было бы назвать «романом-дневником». Романом, в центре которого — если воспользоваться названием знаменитой книги Джеймса Джойстика — портрет художника в молодые годы. Художника — в буквальном смысле, а не только в переносном: с детства Ивлин Во отлично рисовал, одно время собирался стать художником, всю жизнь интересовался живописью и архитектурой, хорошо и в том, и в другом разбирался. «Молодые годы» охватывают первые тридцать шесть лет жизни писателя: начинает Во вести дневник очень рано — с младших классов школы, и ведет его — порой со значительными, бывает, многолетними перерывами — всю жизнь, почти до самой смерти. Мы же приводим фрагменты из его «Дневников» до сентября 1939 года — до начала Второй мировой войны, в которой он, к слову сказать, активно и в разном качестве участвовал.

Дневник — это всегда портрет в интерьере. Бывает, интерьер — окружение, эпоха — оттесняет портрет на второй план: дневник Л. К. Чуковской, братьев Гонкуров. У Ивлина Во окружение и особенно эпоха не составляют портрету конкуренции. Окружение между тем играет в «Дневниках» немаловажную роль. Многие из окружения писателя переселяются со страниц его дневниковых записей на страницы его же книг: читавшие Ивлина Во узнают в близких школьных и оксфордских друзьях писателя, в светских приятелях, собутыльниках, подругах, коллегах по перу, случайных знакомых и литературных, театральных и политических знаменитостях прототипы его сатирических персонажей. А вот эпоха просматривается с трудом: об исторических событиях первых сорока лет XX века — Первой мировой войне, Общенациональной стачке 1921 года, итало-абиссинском вооруженном конфликте — говорится вскользь, между делом. Нет в «Дневниках» ни слова о русской революции, об экономическом кризисе 30-х, почти ничего о приходе Гитлера к власти.

Кто же смотрит на нас с портрета? Человек, безусловно, одаренный, но по-человечески не слишком привлекательный. Сноб: всегда кичился добрыми отношениями с аристократическими семьями. Как и полагается сатирику, мизантроп: «…худшей школы, чем Хит-Маунт, нет во всей Англии», «Чудовищно скучно», «Сегодня совершенно пустой день», «Нынешнее Рождество — сплошное разочарование», «Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным», «Неделя получилась хуже некуда». Сибарит, гурман, эгоист. Обидчив, раздражителен, капризен, пренебрежителен, страдает резкими перепадами настроения. Хорошо разбирается в литературе и живописи и ничуть не хуже — в людях, большинство из которых, прямо скажем, не жалует. Да и собой доволен бывает редко — свои сочинения, впрочем, обычно хвалит. При этом инфантилен, очень любит строить планы на будущее, давать себе «крепкий», но редко выполняемый зарок: «С сегодняшнего дня бросаю пить», «На Пасху перестаю принимать снотворное», «Со следующего месяца начинаю писать иначе». С людьми сходится плохо (правда, если сходится, то надолго), не близок ни с родителями, ни — тем более — с братом, раздражать его будут даже собственные дети.

Типичный англичанин, Во даже школьником не склонен откровенничать, неукоснительно, по-британски блюдет законы самоконтроля и сдержанности: известное дело, «дом англичанина — его крепость». Его внутренний мир скрыт за миром внешним. Чувства, эмоциональный и философский настрой, взгляды на политику, литературу, религию, да и все то, что принято называть «личной жизнью», «творческой лабораторией», в его дневниках, как правило, — за семью печатями: «Все по-настоящему важное лучше, думаю, хранить в памяти». В отличие от героя тургеневского «Дневника лишнего человека», герой «Дневников» Во редко «вдается в умозрение». Не доверяет дневнику, например, такое важное решение, как перемена конфессии, — нигде ни слова о том, что привело его в католичество, что для него значило «верить» и как он понимал свою личность в свете требований, предъявляемых католичеством к верующему. Из всех чувств, заботливо припрятанных от читателя (а возможно, и от самого себя), исключение составляет разве что чувство юмора — нередко «черного». Вот им-то автор «Мерзкой плоти» и «Пригоршни праха» «делиться» готов всегда.

В этом — ироническом — отношении к себе и к миру (к миру — больше, к себе — меньше) и заключается, как кажется, --">