Алексей Михайлович Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

— Хорошо. Для тяжёлых у нас есть носилки. Осторожней укладывайте.

Помогая женщинам, он внимательно посматривал на немцев, уже шумно вносивших в больницу какие-то ящики — по всей вероятности, госпитальное имущество. Фёдора Ивановича тревожила судьба одного раненого красноармейца, у которого в городе, конечно, родственников не было. Он хотел попросить помощниц отнести красноармейца к себе домой, но к нему подошла невысокая сухонькая старушка Воронова. Она среди ночи прибежала в больницу, чтобы узнать о самочувствии раненой дочери. К тому времени Фёдор Иванович успел отправить девушку в тыл на эмтээсовской машине. Воронова повздыхала, всплакнула, потом осталась в больнице до утра, напросившись в помощницы.

— Парень тут лежит, — шёпотом начала она, — красноармеец наш. Одежонку-то его красноармейскую я припрятала, а самого к себе заберу. Вы уж не сомневайтесь, Фёдор Иванович, как за родным присмотрю. Своих трое где-то на войне мыкаются…

— Спасибо, — тихо сказал он.

К счастью, занятые своими делами, немцы не обращали внимания на русских раненых, и красноармейца благополучно унесли из больницы.

Фёдор Иванович записал адреса раненых, а потом каждый день навещал своих пациентов. Ему было трудно ходить из конца в конец по городу на протезе. Порою он еле держался на ногах от усталости, мок под дождями, как сегодня…

В коридоре послышались чьи-то шаги. Это вернулась соседка Маша. Ещё утром он отдал ей свои серебряные часы, чтобы она обменяла их на съестное.

Маша без стука вошла в комнату.

— Вот, возьмите ваши часы. Натерпелась я с ними горюшка, — сказала она.

В её голосе Фёдор Иванович уловил какие-то странные весёлые нотки. «Отчего она такая весёлая? Вернулась домой с пустыми руками и радуется».

— Натерпелась, говорю, с вашими часами, — продолжала соседка. — Пошла я в Райгородок (Райгородком называлось большое пригородное село), захожу в одну хату — не нужны ли часики, в другую, в третью — и всюду никакого внимания…

— Кому они теперь нужны, — глухо вставил Фёдор Иванович.

— А в одной хате старикашка заинтересовался, — оживлённо продолжала Маша. — Ну-ка, говорит, покажи свои часики. Серебряные, говорит, это хорошо, серебро, говорит, при любой власти в цене. Осматривал старик часы, осматривал и вдруг ко мне с кулаками. Откуда, закричал, эти часики у тебя? Украла у Фёдора Ивановича, у моего спасителя, а теперь продаешь! Ты, говорит, знаешь, что с этими часиками Фёдор Иванович в палату заходил, когда я лежал в больнице! Ты, говорит, знаешь, что по этим часикам Фёдор Иванович операцию мне делал и жизнь вернул! Я выхватила из рук старика часы и еле ноги унесла.

Видимо, за все эти дни Фёдор Иванович впервые улыбнулся, ему даже показалось, что он знает в лицо того старика, который так напустился на Машу… Впрочем, нет, не помнит, попробуй припомнить всех, кто лежал у него на операционном столе за десять лет…

«Откуда старик узнал мои часы?» — удивился Фёдор Иванович, но тут же догадался: на часовой крышке искусными руками гравера когда-то было написано: «Хирургу Ф. И. Бушуеву за самоотверженный труд в операционной», — премия горздрава.

— Вот поешьте, Фёдор Иванович. Со вчерашнего дня росинки во рту не держали, — сказала Маша, доставая из плетёной корзинки вареные картофелины.

Соседи жили в большой дружбе. Мать Маши — добрая и сердобольная старушка; давно вышедшая на пенсию, можно сказать, вынянчила Фильку и была своим человеком в просторной докторской квартире. Маша работала на макаронной фабрике. Заработки у неё были небольшие, и Фёдор Иванович по вечерам слышал, как за стеной трудолюбиво стрекотала швейная машинка. Маша немного подрабатывала, обшивая друзей и знакомых. На Фёдоре Ивановиче и сейчас была рубашка, сшитая Машей. Дочь проявляла трогательную заботу о старенькой матери и порой на вопрос соседа-доктора «А когда же замуж»? просто и доверчиво отвечала: «На кого же я маму оставлю, ещё неизвестно, какой муж попадется…». Она так привыкла к этому «на кого же я маму оставлю», что когда Фёдор Иванович предложил ей эвакуироваться вместе с Лизой и Филькой, снова услышал: «На кого же я маму оставлю, кто за могилкой присмотрит…» (мать умерла прошлой зимой).