(wild-white-werewolf) - Первый поцелуй (СИ)

алкоголь в крови толкает ее на то, чтобы ослабить извечный контроль над собой, поддаться искушению и нырнуть в него, точно в омут.

Кого ты пытаешься обмануть?

Сейчас она готова добровольно утонуть в бездонной синеве глаз пирата.

– А может это ты не потянешь? – Крюк насмешливо улыбается, выделяя интонацией «ты», дразнит, и в его глазах весь жар адского пламени. И…

Ей это нужно.

Сейчас.

Тонкие пальцы с неожиданной силой вцепились в воротник камзола, рывком притягивая мужчину к себе, а в следующее мгновение Эмма прижалась губами к его губам. Жадно. Сильно. Сладко.

И он пропал.

Без остатка.

С глухим стоном приоткрыл рот, углубляя поцелуй. Чувствуя, как ее рука скользит по затылку, привлекая к себе, как тонкие пальцы путаются в волосах, тянут, до дрожи, до мурашек.

Это не может быть правдой. Но это – правда. Реальность, что оглушает, бьет под дых коварнее, чем разбойник из-за угла.

Гибкое тело, прижимающееся к нему так тесно, так плотно. Узкие ладони, притягивающие его к себе, обжигающие даже сквозь одежду. Губы, послушные его губам, отвечающие, раскрывающиеся в ответ. Язык, скользнувший глубоко в рот, так жарко принимающий, так сладко дающий. Сбившееся дыхание, когда он забыл, как дышать, что вообще надо дышать. Рев крови в ушах, заглушающий шепот окружающих их джунглей.

Безумие.

Мужчина робко касается ее затылка, скользит рукой к шее, потом – увереннее – ниже, на талию, к полоске обнаженной кожи, заставляя прогнуться, жарко, взахлеб выдохнуть, смешивая дыхания, окончательно теряясь в чувствах.

И когда, казалось, мир вокруг должен был вспыхнуть, сгореть в бушующем в их крови пламени, не выдержав этой чистой первородной силы, она снова цепляется за воротник, прерывая поцелуй, бессильно прижимается лбом к его лбу, хватая ртом воздух.

Господи, Эмма…

– Это было…

Не хватало ни дыхания, ни слов, и мужчина снова мягко тянется к ее губам.

– Одноразово…

Его глаза распахиваются, успевая поймать устремленный на его губы взгляд.

Ошеломленный.

Почти испуганный.

Сияющий таким внутренним жаром, что он готов прямо сейчас вырвать из своей груди сердце и преподнести ей.

Оно все равно принадлежит ей.

Она отталкивает его так слабо, что он скорее угадывает, нежели чувствует это движение и сам покорно отстраняется.

Понимая, что попался окончательно.

Она уходит. Киллиан видит ее нетвердые шаги и сейчас он уверен, что это не просто уход, а побег.

– За мной не ходи, выжди пять минут, – ее голос звучит почти твердо, но тяжелое дыхание выдает ее с головой, и они оба это прекрасно понимают. – Хвороста вон набери, – первое пришедшее в голову наивное оправдание.

– Как скажешь, – откликается мужчина ей вслед.

Звук ее шагов стихает вдалеке, оставляя мужчину наедине с терзающими душу мыслями, растерянного, оглушенного безумным возбуждением. Киллиан подносит руку к губам, касаясь их кончиками пальцев, коротко выдыхает.

Надо успокоиться.

Но как?

Пусть ее недоверчивое «Ты правда его спас?» обжигает вспышкой острой боли, такой, что разрывает сердце, полосует душу на кровавые лоскуты, и он не уверен, что сможет когда-то к этой боли привыкнуть. Пусть клеймо пирата выжжено на нем куда как более глубоко и явно, чем он мог предположить, но сейчас ему плевать на это. Плевать на боль, что ненароком причинили ее слова, плевать на все и всех, потому что ее поцелуй доказал, что он ей небезразличен, как бы она не пыталась доказать обратное.

Да, он пират. Да, в его прошлом было много такого, чем он не мог гордиться. Пусть он глупец, раз успел размечтаться о том, что из ее голоса, из ее глаз словно по волшебству исчезнет это проклятое удивление, стоит ему поступить так, как должно, как велит кодекс чести.

Но он докажет ей. Докажет, что изменился, что стал прежним, а честь, благородство, верность для него не пустой звук.

Он завоюет ее.

А пока надо успокоиться. Надо вернуться к остальным, надо помочь найти и спасти Генри…

Только вот его тело не соглашается с

--">