Егор Сергеевич Фаизов - Сахарный тростник

Прости меня. Прости меня, любимая.

Я эгоист.

Мысленно я распылил всю свою любовь на образ твой, истратил силы на ухаживания за призраком. И ласкал я не тебя, а себя.

Извини, но я полностью сгорел.

Я продолжать жить в этом городке и определенно точно чувствовал свое единение, слияние с ним. Все было родным, приятным сердцу. Словно я жил тут очень давно, но уехал в другое место, чтобы когда-нибудь вернуться. После переезда отношение с жителями улучшились. Меня больше не сверлили взглядами, за спиной не шептались. Еще одно – моя старая одежда истерлась и Карл дал мне свою, рабочий комбинезон; теперь я сливался с жителями Люцио, ничем не отличался. Встал как элемент мозаики. Помню, в это хорошее теплое время мне было очень хорошо.

«Блудный сын вернулся», – сказала мне одна старушка.

Но что же этот прекрасный цветок, моя Кира? Ничего не менялось. Она ходила такая же хмурая и неразговорчивая, как туча. Изредка стреляла в меня взглядом темных глаз. В этом плане она разочаровывала меня. Она не менялась. Во мне бушевала буря, каждый раз, когда я думал о ней. Я считал, что переживания и стресс толкают человека к развитию. Она же была неподвижна. Застыла во времени.

Мне все это надоело.

И я решил поехать к отцу. Вернуться в родной город, где я прожил всю жизнь. Я сказал Карлу, что уезжаю. Он молча кивнул, явно пропуская мои слова мимо ушей.

Поезд, мокрый перрон, капли на окне, месиво пролетающего мимо леса, тяжелые мысли – рассказывать мало. Я приехал в родной город Кокарда очень быстро. Собрался быстро, ушел на перрон. Быстро вышел из вагона и быстро пошел домой. Мы жили с отцом в многоэтажке, на последних этажах, совсем одни. На цокольном этаже я подошел к консьержке. Улыбнулся.

– Скажите, Рувельд Анде из 1489 квартиры дома?

Удивленный взгляд.

– Кто-кто?

– Рувельд Анде.

Консьержка полезла под стол, достала книги, бумажки. Стала что-то искать.

– Извините, такой у нас не проживает.

– Это проспект Маргиналов дом 45? – назвал я адрес.

– Да, – был ответ.

Она удивленно смотрела на меня. Встала, подошла к телефону на стене. Что-то сказала в трубку. Подошла к окошку.

– Человек, что проживал в этой квартире, умер.

Я услышал звук открывающихся дверей скоростного лифта. Где-то мигнула лампочка.

Я стоял на старом кладбище возле могилы. На надгробье имя и фотография моего отца. Что все это значит? Рядом, через несколько могил и ограждений я заметил девушку в черном. Она ставила цветы. Где я? Что произошло? Девушка прошла мимо. Это была Кира. Она встала рядом со мной.

Волосы у нее были как-то необычно сложены, красиво. Она была в черном траурном платье. В руках небольшая шкатулка. Она встала рядом со мной и молча смотрела на надгробие.

– Твой отец?

– Да.

Я был удивлен всей абсурдности ситуации. И выбивали из толку не цветы Киры, не ее белая кожа и даже не надгробие отца. Рядом с его могилой была другая. И надгробие в том же стиле.

А на нем мое фото и мое имя.

Кевин Анде. Кира была необычайно строга и спокойна, как статуя в своем изящном черном платье. Руки, держащие маленькую шкатулку, были в черных бархатных перчатках.

Конечно, это была не она. Просто очень похожая на нее девушка. Фаина. Фамилии я не спросил, да и не было желания. Хоть и вся в черном, Фаина была очень словоохотливая. Она смешила меня всю дорогу в поезде до Люцио. У нее были ровные белые зубы, которые мне понравились. Она хорошо, звучно смеялась. Два часа поездки пролетели минутой. Я сошел, а она поехала дальше. Когда спрыгнул на перрон, была уже ночь. Люцио, этот маленький городишко, в темное время суток погружался в беззвучную тьму. Не было слышно ни голосов, ни звуков машин. Ничего. Луна освещала землю. Я шел по темным улицам без единой мысли в голове.

Подошел к своему дому. Карл, скорее всего, уже спал. Я тихонько бросил рюкзак на пол веранды. Стал раздеваться. Ночь была теплая. Из дома вышел Карл.

– О, ты приехал. Как съездил?

Я расплакался. Слезы ручьем полились из глаз. Я невнятно стал говорить Карлу, заикаясь, задыхаясь. Не помню, что именно. Но речь шла о Кире. Я плакался ему о своей несчастной любви. Наверное, это длилось долго, или пару секунд, я уже и не помню.

Но Карл положил мне тяжелую руку на плечо:

– На самом деле ты ей нравишься. Тебе нужно поговорить с ней. А теперь ложись спать.

И я лег. И уснул сном младенца, уставший с дороги. И снились мне зеленые пятна совместно с белыми линиями.