(Леди Феникс) - Стань моим ангелом (СИ)

удавалось выдерживать такой тон, даже когда еще в отделе работала. У Чиглинцева порой появлялось ощущение, что это она его начальник, а не наоборот.

- Кать, тебе отдыхать нужно, какие дела? - принялся увещевать ее майор, словно маленькую девочку.

- Миш, ну я так не могу, - взмолилась Лаврова. - Я сейчас согласна расследовать хоть пропажу болонки, только бы что-то делать. Ну товарищ майор…

- Ну вот почему я все время иду у тебя на поводу? - вздохнул Чиглинцев, слегка усмехнувшись от уже забытого официального обращения.

- Потому что ты меня любишь, - Катя улыбнулась той прежней улыбкой, которую она дарила только ему; той, когда улыбались не только губы, но и глаза, а все лицо словно светилось счастьем и радостью. Майор уже и забыл, что она умеет так улыбаться. И теперь, глядя на нее, пообещал, что сделает все возможное, лишь бы она снова научилась так улыбаться. Жить научилась.

А потом они сидели за кипой всяких бумажек, то замолкая, когда один из них о чем-то задумывался, то принимаясь ожесточенно спорить. Лаврова нетерпеливо сдувала со лба челку, указывала карандашом в только что нарисованную схему, что-то уточняла и записывала. Чай давно остыл, а время уже перешагнуло полночь, но они даже не заметили. Но Чиглинцев случайно бросил взгляд на часы и принялся торопливо собираться. Катя растерянно смотрела, как он убирает бумаги, составляет в мойку чашки, и не хотела верить, что все снова повторится. Она снова одна, снова в пустой квартире, снова с ощущением ненужности.

- Миш…

Он никогда не слышал у нее такого тона, почти умоляющего. Она могла просить, могла требовать, а вот умолять - никогда. А еще Чиглинцев не представлял, каково это - когда прохладные пальцы чуть гладят запястье, когда глаза, обычно смотревшие или задумчиво, или искристо-весело, полны почти волчьей тоски и обреченности.

- Пожалуйста…

Это было уже. Но в тот раз слова давались ей легче, да и стыдно так ей тогда не было. Чувство вины вновь обострилось, будто ударило, мешая дышать. Он так много пережил по ее вине, так много совершил ради нее, а она что-то требует - осознавать это было невыносимо. Но не просить она не могла.

- Ты правда этого хочешь? - тихо спросил он, прочитав в ее взгляде то, что она не могла сказать вслух. Стыдно.

Катя молча кивнула, торопливо опустила голову, боясь встретиться с ним глазами, боясь увидеть его жалость, боясь выдать себя. Стыдно.

Он только осторожно сжал ее ладонь в ответ. Хотелось крепко обнять, хотелось много чего сказать, но Чиглинцев знал, что не время. И когда оно, это время наступит, никому неизвестно.

***

Она снова заснула легко, успев подумать, что Мишка стал для нее настоящим ангелом-хранителем, который не только дважды спасал ее от смерти, но даже как-то необъяснимо прогоняет все кошмары. От этой мысли становилось и тепло на душе, и в то же время немного страшно. Страшно, что все это может прекратиться, исчезнуть, остаться лишь воспоминанием. Именно то, что она не хотела забывать.

Не прошло. Ничего еще прошло. Она сидела в постели с бешено бьющимся сердцем, бессмысленно глядя в пространство. Вновь казалось, что вызывающие отвращение руки касаются кожи, вновь слышался негромкий, полный сарказма голос, вновь…

Нет, просто сон. Сон. Ничего больше. Он мертв. Ничего не повторится, ничего больше не станет реальностью.

Примерно это твердил Чиглинцев, крепко держа ее за руки в попытке вырвать из сна в действительность. А Катя вдруг, перестав всхлипывать, подалась ему навстречу, вцепилась в его плечи с отчаянием ребенка, которому жутко остаться одному в темноте.

- Тише, Кать, тише, - успокаивающе говорил майор, почти невесомо поглаживая ее вздрагивающие плечи и чувствуя ее горячее, сбивчивое дыхание. Она на мгновение отстранилась.

- Побудь со мной, - попросила по-детски, по-прежнему не разжимая рук.

Чиглинцев молча прижал ее к себе, уже не боясь сделать что-то не то, не так. Он знал, что ей нужно сейчас, знал так же ясно, как сама Катя. Им не нужно было слов.

Просто стань моим ангелом.

--">