(Оxygеn) - Последняя полночь в Париже (СИ)

века. Я не мог не восхищаться Медичи.

— Тогда Вы и начали рисовать? — завороженная, поинтересовалась Амели.

— Что Вы, моя дорогая. Тогда я только полюбил искусство в его прекрасном проявлении. У меня за душой не было ничего, ночами я работал на износ, пользовался любой возможностью заработать, утром отдыхал в своей крошечной съемной комнате на окраине, а днем ходил по галереям и музеям, боясь упустить хоть один. Тратил на это все деньги, но это стоило того. А потом я встретил ее…

— Ее? — непонимающе переспросила Амели.

— Ее звали Франческа Росси, она была словно статуя, вышедшая из-под руки самого Микеланджело. Идеальная во всем, воплощении гордости и грации, она пленила мое сердце. Ее тонкие пальцы, хрупкие запястья, длинная шея… — задумчиво перечислял Жан, глядя куда-то за окно не видящим взглядом, полностью поглощенный образом из прошлого. — Ей завидовали женщины, и поклонялись мужчины. Было так странно, когда она обратила внимание именно на меня, еще совсем юного, несмышлёного, несуразного в старой одежде и не по возрасту высокого. Не знаю, что она нашла во мне, может, ей нравился щенячий взгляд, которым я на нее преданно смотрел, может, моя беспрекословность и слепое следование всем ее словам. Я был молод и глуп, она была старше меня на десять лет, хитра, расчетлива и до безумия коварна. Вскоре после нашего знакомства я оказался у нее дома, в огромном загородном особняке, ничуть не уступающим по превосходству Медичи. Я чувствовал себя королем, а она была моей верной королевой. Всегда с иголочки, она навсегда привила мне любовь к хорошим вещам и дорогим часам. Она ослепила меня своей красотой и неотразимостью на долгие пять лет. После двадцать третьего дня рождения я все же как маленький щенок смог открыть глаза. О, моя дорогая, я еще никогда так не ошибался в людях: моя прекрасная любимая Франческа оказалась той еще сукой, простите мне мою грубость. Властная, эгоистичная, заносчивая дрянь, какую нужно было еще поискать. Она обращалась со мной как с красивой игрушкой, мальчиком на побегушках, хамила мне, грубила, ни во что не ставила. Мое мнение для нее было лишь пустым местом, а я красивой оболочкой, которой было не стыдно похвастаться людям. Я до сих пор корю себя, что был так слеп и беспомощен. Из-за нее я совсем позабыл об искусстве. Я не знаю, сколько бы еще смог находиться рядом с ней, пока бы не сбежал, такой же нищий и босоногий, как и пять лет назад. Но Франческа всегда любила хорошее красное вино, которое делали на ее виноградниках. Толк в хорошем вине она знала, как никто другой. Оно было ее страстью, которой она порой злоупотребляла. Ее страсть ее и сгубила. В ее доме я больше всего любил каменные белые лестницы, в два полукруга ведшие на второй этаж. Эталон роскоши, с которой она так нелепо упала, свернув свою тонкую шею. Была слишком пьяна, хоть я и говорил ей столько не пить. На ее пышных похоронах было, наверное, полгорода. Слепые щенки, восхищенные ее бездушной маской. Они так и не прозрели…

— И что же было потом?..

— После ее смерти у меня остались небольшие сбережения, я продал часть подаренных ею побрякушек, денег хватило, чтобы навсегда покинуть Флоренцию, обернувшуюся против меня. Этих денег хватило, чтобы отправиться в Лондон, такой не похожий на мой Рай, в котором я так и не обрел счастья. Холодный, туманный, сырой и промозглый, в нем практически не было солнца. Я снова снял небольшую квартиру, не отказывался ни от одной подворачивающейся работы и снова ходил по местным музеям и галереям. Я побывал и Лондонской национальной Галерее, и в Галерее искусств Уильяма Морисса, и в Британской галерее Тейт. Я снова полюбил искусство так, как любил его в теплой Флоренции. Даже купил себе недорогой деревянный мольберт и поставил его у окна. Мои жалкие попытки что-то нарисовать казались мне ничтожными на фоне мировой классики. Я рисовал и сжигал картины, злой и разочарованный самим собой. Клялся себе, что больше никогда не возьму в руки кисточку, но снова и снова брался за краски — это был замкнутый порочный круг.

— Я уверена, что Вы преувеличиваете, Жан. Ваши картины — настоящий шедевр.

— Вам виднее, моя дорогая. Но увидь Вы десять лет назад мое творчество, Вы были бы совсем другого мнения… Но это уже совсем другая история, вернемся же к вашему вопросу, на который я так и не ответил, а ведь уже одиннадцать… — Жан

--">