(liset.) - Возвращение (СИ)

ликером и даже прошерстить все известные и доступные ей инстаграмм-аккаунты знакомых и прочие социальные сети, но в итоге получила полнейшее ничего.

Шани навестила Мэри и даже умудрилась оборвать звонками телефон Цириллы; Шани едва ли не с ноги вломилась в участок к Амосу и даже заскочила в школу Ника (и не один раз).

Шани узнавала, спрашивала и интересовалась, пару раз стирала память особо недоверчивым или слишком любопытным; когда же отыскала наконец-то возможное место его дислокации, то и вовсе принялась дневать и ночевать прямо там.

На танцполе. Среди грязи и порока пляшущей толпы.

Басы ночного клуба ревут за её спиной разворошенным ульем диких пчел, пока Шани стоит около этой идиотской заправки, затянутая в вульгарно-черное кружево не особо длинного платья и обутая в яркие белые кроссовки с розовыми шнурками. Вообще-то на заправках курить запрещено, но на все правила Шани срать давно и надолго — она нервно зачесывает блестящие золотом локоны и путается длинными ногтями в лаке и налипших тонких блестках. Она вся в этих хреновых блестках — сияет, будто облитая солнечным светом с головы до ног.

Все её ухищрения — обольстительный блеск холеной надменной соблазнительности в оболочке беспечно-легкомысленной тусовщицы с ветром в голове. И он, этот ветер в голове, сегодня слишком мутный.

Верно, все дело в её раздражении — она тусуется здесь уже три недели, а Ника ни слуху, ни духу; его здесь просто нет. Шани же завлекает людей орелом вседозволенного разврата в сумрачном блеске золотисто-жутких глаз с крапинками алых разводов (я в линзах, сладкий, не бойся) и полосками цветного неона на гладкой коже (я безумно хороша, и я знаю это, сладкий, все так).

Или же все дело в курении. В этом клубе курят, но далеко не сигареты — в голове у Шани плывет мутно-лавандовый отблеск томного удовольствия (скажи спасибо, что это не молли, иногда с неё торкает и вампира).

Наверное, именно поэтому она так долго стоит на улице, в попытках прочистить голову от марихуаны или прочей чуши. Все небо исчерчено темными красками, и, несмотря на приятную летнюю погоду, уже начинает холодать.

В пальцах Шани тонко подрагивает зажжённая вишневая сигарета с розовой кнопкой на фильтре. Она курит. Этот дым пахнет вишней, черешней и немного ванилью; он обволакивает облаком удовольствия рот и нёбо, а голова мутнеет ещё сильнее. Наверное, ей не следовало так жадно набираться шотами текилы этим вечером (сколько их было? десять? пятнадцать? двадцать? сколько?). Об их количестве Шани тоже ничего не помнит, но её запястье, поблёскивающее золотыми браслетами, всё ещё хранит следы соли, отпечаток смазанной нюдовой помады и блестки хайлайтера с её щеки.

И отца этим вечером здесь тоже нет. По крайней мере, она считает именно так, когда тушит окурок мыском кроссовка, пачкая его в серости пепла и лезет в сумочку в поисках зеркала — ей кажется, что тушь потекла. Тушь действительно немного потекла (нихера она не водостойкая, раз лишь при виде воды бросается в бега) — Шани вытирает черные разводы белой бумажной салфеткой.

Она так отвлекается на исправление недочётов в слегка испорченном макияже, что даже не обращает внимания ни на тихий шорох шин, ни на хлопающую дверь. Шани удивлённо поворачивает голову в сторону черного автомобиля, который вынырнул из влажной темной пасти подступающей ночки только тогда, когда слышит мужской голос.

— … и кофе, пожалуйста.

Шани помнит интонации его голоса наизусть. Может, это что-то вроде сжирающей её тоски; может, это просто необходимость; может — просто желание вернуться, которое преследует её постоянно, но голос Ника ей не забыть никогда, как бы она не старалась это сделать.

Шани недоуменно хмурит брови и бросает салфетку прямо на асфальт, прежде чем вытянуть из кармана телефон и сверить номер в заметках с жёлтой пометкой “важно” с чистой белой табличкой на машине.

И это действительно тот автомобиль, тот самый, фотографию которого она доставала всеми правдами и неправдами, чей номер едва ли силой не выбивала, это серьёзно но он.

И ей бы обрадоваться, но в голове у Шани — ветер, запах лаванды и вишни, около двух десятков алкогольных шотов, а руки чуть подрагивают (то ли от возбуждения, то ли от страха), когда она

--">