Яна Витт - Когда я опять умру

темным ободком…

— Стоп! — я так громко крикнула, что даже пошатнулась.

Сколько же я выпила? Я редко пью, но сегодня можно. Друзья такие забавные: «Ой, Тася, тяжелые времена случаются у всех, но ты все-таки полегче!»

А я спрашиваю, когда я, по их мнению, пила последний раз?

Говорят — вчера?

Да нет же! Неделю назад с вами и пила.

У меня не так много друзей, спиться не успею. Теперь точно.

— Что? — удивился ангел смерти.

— Остановись! — я смотрела в переливчатый калейдоскоп разноцветных глаз и чувствовала, как дико-безумно-сладко кружится голова.

Но знала, что мне это чересчур.

Ангел смерти кивнул, и глаза его стали серыми. По-прежнему красивыми, сияющими и все такое, но обыкновенно-серыми. И я смогла отделить их гипноз от своих настоящих чувств.

Ангел смерти подошел ко мне и протянул руки. Я вцепилась в них, тяжело дыша, и запрокинула голову, чтобы не терять его взгляда. Давно я не чувствовала такой отчаянной надежды и пустоты в голове. Как будто я потеряла что-то важное, и вот оно вернулось ко мне, и радость так велика, что не помещается внутри и все время ворочается, вызывая беспокойство.

Он обнял меня. Совершенно не нужно было задавать какие-то вопросы или говорить лишние слова, чтобы понимать, что в этом состоянии мы с ним вдвоем. И что он точно так же ошеломлен — а может и побольше. Потому что я, например, еще успела вспомнить про Яну, а он просто открыл какую-то дверь в стене дома и увел меня в нее, абсолютно наплевав на то, что сегодня он должен был убить мою подругу.

Вместо этого он влюбился в меня.

* * *

Я должна была напиться сегодня до бесчувствия, вызвать такси, едва дотерпеть до дома, ввалиться в туалет и долго блевать, отпиваясь водой прямо из унитаза. Потом сидеть на кафельном холодном полу и мучительно плакать от унижения, зажимая себе рот руками, потому что в санузлах у нас в доме волшебная слышимость.

Потом свернуться калачиком прямо там, на полу, и проспать до утра — похмельного и болезненного от затекших мышц. Выползти в коридор, сдернуть бархатную скатерть со стола и, завернувшись в нее, пить чай на кухне, ощущая, как отвращение к миру вгрызается в кости как метастазы рака. И наконец ощутить то самое состояние невыносимости, которое позволит преодолеть отупение и жалость к близким.

Я должна была оказаться в тех пустых и темных коридорах, где пахнет пылью и гортензиями, и куда попадают те, кто шагнул из окна девятиэтажки, преодолев себя в последний раз и удивившись, что это намного легче, чем встать в семь зимним утром на работу.

Вместо этого я побывала в коридорах самоубийц как туристка. Я висла на руке у ангела смерти, прятала лицо у него на груди и дышала запахом его кожи, когда мне становилось плохо от гортензий и пыли.

— Вот, — сказал он. — Теперь ты понимаешь, почему никогда нельзя так делать. Легче не станет, но вместо баров будешь зависать в этом невеселом местечке.

Я послушно кивнула, и мы пошли туда, куда мне хотелось намного сильнее — домой к моему ангелу смерти. И провели там не меньше недели, вылезая из постели только в туалет и поесть. Живым все еще надо есть, даже если они в гостях там, где живут ангелы смерти.

— Привет, — сказал другой ангел смерти, когда мой открыл ему дверь. — У тебя проблемы.

Но проблемы оказались у меня.

— Понимаешь… — он держал мои руки в своих, перебирал пальцы, целовал их, как будто прощался. — Ты ведь не должна была здесь оказаться. Живой. Да и мертвой нескоро.

— Знаю.

Я все порывалась его обнять, но он отстранял меня и продолжал говорить.

— И ты не можешь остаться, — он длинно выдохнул, глядя на мое лицо. — Не можешь. Мне за это и так влетит, но это не страшно, я переживу. А вот тебе…

— Что?

Мне было страшно.

Когда первый раз в жизни чувствуешь, что в ней появился смысл, как-то не хочется обратно.

— У нас есть два варианта. Первый — я возвращаю тебя обратно доживать твою жизнь (это долго), ты умираешь от старости, я тебя забираю и мы живем долго и счастливо. Хэппи энд.

— Не могу, — я помолчала, представила себе этот вариант еще раз и повторила: — Не могу. Я не выдержу.

— Я так и подумал, — он вздохнул. — Поэтому сразу спросил, можно ли по-другому.

— Можно?

— Да, но это будет очень, очень больно и тяжело. Но побыстрее.

— Что надо делать?

— Надо умирать. Тебе дадут семь жизней разных людей. Их надо дожить. Они заслужили отдохнуть, но тела еще надо --">