Ася Александровна Эстерович - Приоритеты (СИ)

вывернет.

     После минутного исследования поданной еды старушка недовольно восклицает:

     — Ну и что это ты мне дала?! Я столько не съем. Ты хоть себе положила?

     — Мы все делим пополам, — напоминаю негласное правило, плюхаясь на табуретку и прислоняясь спиной к холодильнику.

     Рука лишь механически путешествует от стола ко рту, а звон ложек болью отдается в висках.

     — Когда же я уже умру?

     Слышать от нее это — привычно, поэтому даже не давлюсь, а спокойно проглатываю жидкость. Это как слышать приветствия в школе шесть раз в неделю, как смотреть прогноз погоды, как просыпаться по утрам...

     Вот только я никогда не знаю, что на это отвечать. Как я, шестнадцатилетняя школьница, могу помочь ей?

     — Нет ну, Ольга Алексеевна, а мой выпускной, а свадьба?! Вы же обещали прийти!

     — Долго же тебя ждать, — смеется она, смотря немного в бок, неудачно сфокусировав зрение.

     — Так на это и расчет, — хитро улыбаюсь. — Потом еще что-нибудь придумаю!

     В зале пахнет старостью. Огромный шифоньер со стеклянными дверцами, внутри заставленный черно-белыми фотографиями, иконами и статуэтками Иисуса и Девы Марии, занимает почти всю комнату. На журнальном столике аккуратно лежит Библия, на которой изображен восьмиконечный массивный крест. И в довершение... обшарпанные обои. Переклеить бы, но я и не знаю как...

     Ольга Алексеевна медленно присаживается на кресло, а я опускаюсь на пол подле нее, чтобы привычно положить голову на ее хрупкие старческие колени.

     — Помню, как бежала... Так быстро! И упала... даже руку сломала, — сбивчиво рассказывает историю, наверное, уже в пятый раз, но я, не перебивая, слушаю. Она все говорит о ГУЛАГе, о голоде, о тяжелой работе, то и дело побуждая меня поежиться...

     — Я хочу их простить, но не получается. Странно, правда? — снова и снова спрашивает.

     — Разве? — хочется шептать, но ведь не услышит. — Нет, Ольга Алексеевна, это более чем нормально...

     — Помолимся?

     Ненавижу часовые монотонные молитвы, но покорно иду зажигать свечу, а после падаю на колени. Зачем-то молюсь тому, кто едва ли даже от скуки прислушивается к моим просьбам... к ее просьбам.

     Любовь к Ольге Алексеевне вытесняет гулкое раздражение, и я молюсь с новой силой.

     «Что там говорят? Я очень хочу выспаться, поможешь? Это вряд ли, да... Наверное, обращаются с чем-то более важным. Тогда, пожалуйста, хватит этих издевательств над ней... Она ведь почти не видит и одна не ест...»

     Украдкой поглядываю на стрелку часов. Уже пора... Уже давно пора.

     — Ольга Алексеевна, мне нужно идти... Еще же бежать на работу, — от неловкости кусаю губы. Ей не хочется, чтобы я уходила. Ей не хочется снова быть одной.

     — Иди. Разве я держу? — притворно удивляется она.

     Держит... Взглядом, грустной улыбкой, теплыми объятиями.

     — Я приду завтра.

     — С Богом, Лизочка.

     ***

     Простуда не щадит никого, вот и я стала ее жертвой. Слишком сильно мне не хотелось заразить ту, что и так не славится блестящей иммунной системой, потому пришлось отлеживаться дома.

     Воспрянув духом, или же просто телом, перебегаю через дорогу, чтобы уже через несколько минут оказаться на крыльце ее подъезда.

     Нервно ищу ключи... Ах, вот они! Не донося их до домофона, слышу противное приглашающее звучание. Взлетаю на четвертый этаж, будто на плечах не переполненный талмудами и едой рюкзак, а нечто невесомое.

     Дверь почему-то открыта... Гости? Невестка пришла? Или, может, кто из церкви?

     Рука тянется к массивной круглой ручке. Меня встречает... Лена.

--">