(Itami Kaname) - Костры Беллетейна (СИ)

слишком крепко, чтобы это было просто подставленным плечом.

В ее удивленно распахнутых глазах отражаются огни Беллетейна.

Бьянка подается вперед, приподнявшись на цыпочки, прижимается к груди, и сочащееся сквозь рубаху тепло ее тела обжигает сильнее драконьего дыхания костра. Она невесомо касается волос, утыкается носом в скулу — неуверенно, будто пробуя, дозволено ли это ей, не разомкнет ли Роше рук, так волнительно сжимающих талию. Роше склоняет голову и находит ее губы, трогает кончиком языка белесую впадинку шрама, и тягучий поцелуй сладко горчит: как ольховый дым, как темно-янтарный хмель.

Роше целует ее долго, и все же отпускает слишком рано: Бьянка сжимает его плечи, тянется — и все-таки отступает. Она вкладывает ладонь в его руку, переплетая пальцы, отворачивается и ведет сквозь не ведающую усталости толпу, туда, где жаркий свет пляшущих огненных языков уступит мягкому полумраку звездной ночи. Они идут мимо хат, увешанных цветочными гирляндами, мимо скромного деревянного алтаря и старых лодок, чьи голые, дырявые днища белеют в темноте. Не замедляя шага, Бьянка стягивает свешивающееся с края оставленной у ворот телеги покрывало и перебрасывает через плечо. За сложенными из серого кирпича стенами она сворачивает к реке по узкой, едва примятой тропке. Роше сжимает ее руку — простой жест, от которого к щекам приливает кровь. Бьянка дышит чаще и прикусывает губу, пряча тревожащее сердце волнение. Она ведет глубже в чащу — туда, куда плутающий между деревьев ветер едва доносит музыку флейт.

Высокие костры Беллетейна остаются далеко позади.

Бьянка размыкает переплетенные пальцы, снимает с плеча темное покрывало и одним широким взмахом застилает заросший медовыми дикоцветами травяной ковер. Осознание реальности происходящего вспыхивает, как глотнувшее крепкой водки пламя, и отрезвляет, как ушат холодной воды.

— Плохая, все-таки, идея, — говорит Роше. В горле саднит от горечи, голос звучит хрипло и низко. — Мать твою, я же твой…

«…командир», — хочет сказать Роше, словно одно только это погасит пылающие в груди угли, и хмельной, горький, настоящий поцелуй перестанет что-либо значить, а повернуть назад, непривычно отступить — не поздно, даром что рушатся так тщательно возводимые стены, поддерживать которые с каждым днем становится все невыносимее.

У Роше есть тысяча причин, чтобы остановиться. Скорее всего, совершенно надуманная и дурацкая тысяча. Но когда он думает о том, что кто-то другой мог бы целовать ее под раскидистым дубом, что кому-то другому никогда не придется выбирать между нею и долгом, и что если бы кто-то другой был сейчас здесь, то это было бы правильнее, лучше для нее — когда он думает об этом, торопливая, сбивчивая вязь мыслей беспощадно кромсает и режет.

Бьянка обрывает этот мучительный поток одним словом:

— Мой.

Деликатная сдержанность, с которой он целует ее прижатые к губам пальцы, а потом и ее саму, почти болезненна. Бьянка на ощупь распускает шнуровку его стеганой куртки, расстегивает ремни — кажется, их слишком много — торопится немного нервно и тянет с плеч. Ладони Роше смыкаются на ее талии и движутся к лопаткам, задирая тонкий лен, — Бьянка легко сбрасывает распахнутый мундир и ныряет вниз, выпутываясь из одежды. Выпрямляется не торопясь: цепляет края его грубо вытканной рубахи и поднимает вверх. Она оставляет на полоске кожи влажный поцелуй; обветренные, горячие губы и жаркий кончик языка касаются напряженного живота так дразняще, что у Роше от напряжения вздрагивают плечи. Губы Бьянки скользят вверх, между тяжело вздымающихся ребер, по широкой полосе тянущегося к ключице шрама; легкое касание ее напряженной груди отзывается внизу живота тупой пульсирующей болью. Рубаху Роше одним движением стаскивает через голову.

И целует Бьянку снова — с сокрушительным, неукротимым рвением, так хорошо знакомым ей по десяткам сражений, пройденных бок о бок. Колени вмиг обращаются в воду, дух захватывает так, словно под ногами — не земля, а зыбкие камни рушащихся мостов: осыпаются, катятся в пропасть, и сама она уже не стоит — падает, да только все цепляется ногтями за крепкую спину. Бьянка запрокидывает голову, когда его ладонь, пройдя вдоль позвоночника, ложится на затылок и сжимает короткие пряди волос, и жадно

--">