Георгий Оскарович Марчик - За денежкой

портфель, выполнить мелкое поручение, терпел насмешки. Стал ответственным за похороны писателей. Безобидный, суетливый, без лишних претензий быстро стал своим человеком. Не уважали, зато нуждались в нем, терпели.

Он понимал, что здесь у него единственный шанс выбиться в люди и потому старался любой ценой зацепиться за Союз. Когда к ним приехали два пожилых столичных литератора, сопровождал их, а вернее обслуживал, разумеется, Сергей Градов. Гости остались довольны. На прощанье каждому из них он преподнес сувенирный пакет — в них были по бутылке коньяка, шампанского, сухая деликатесная колбаса, коробка хороших конфет. И все это не за казенный, а за свой собственный счет. При его микроскопической зарплате это было настоящим подвигом. Градов в интересах дела готов был снять с себя последнюю рубашку. Гости были растроганы, расцеловались с ним, обещали помочь при вступлении в Союз. Спустя какое-то время Градов, чтобы закрепить нужное знакомство, послал каждому из них в подарок по три килограмма вяленой рыбы. Но при этом сделал небольшую промашку. Чтобы при пересылке рыба не пропала, он оценил посылку в 50 рублей.

Старые литераторы были шокированы. Сумма в 50 рублей была воспринята ими как намек на то, что посылку надо оплатить. Это не пришло в голову незадачливому дарителю. «Что он там придумал, — плаксиво говорил один. — Я не ем соленую рыбу. Мне это противопоказано». И вернул посылку с язвительным письмом. Второй после некоторых колебаний рыбу оставил, но послал Градову 50 рублей. Об этом анекдоте узнали в организации, что дало лишний повод посмеяться над незадачливым дарителем.

Уже у себя в номере Шептуновский неожиданно вспомнил, как после его недавней поездки в Москву Градов задал, показавшийся ему странным, вопрос: «Какое настроение у творческой интеллигенции столицы?» Помнится, вопрос покоробил его, и он шутливо ответил: «Боевое настроение». По привычке он прикинул — не сказал ли тогда чего липшего. Мог не опасаться. Он никогда не говорил лишнего, умел прятать свои мысли за двойным запором.

«Ишь ты, — бормотал он, разбирая кровать. — Какое настроение у творческой интеллигенции? Дурак… Какой же все-таки эпитет больше всего подходит к нему? Жалкий? Ничтожный? Угодливый? Нет, нет! Вот — нелепый. Да, именно нелепый. Со всеми его потрохами. Со всей его нелепой жизнью. А чем я или другие лучше? Что за подлая жизнь!..»

Долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Колючие, неуютные мысли лезли в голову. Роман не пишется. За годы журналистской работы штампы намертво въелись в его плоть и кровь. Мыслить тоже стал штампами. Сюжеты ходульны, однообразны, рассказы напоминают плохие фельетоны, факты для которых он выуживал в комитете народного контроля. Чего обманывать себя — свой талант он давно растерял. То, что он пишет, сегодня уже никому не надо.

Да, думал он, чего лукавить с самим собой. Это крах. Жизнь проиграна. Старость, бедность, ожидание конца. Но из партии он все-таки не выйдет. Это значило бы публично признать свое поражение. Признать, что все было ложью.

А как этот дурак Градов обрадовался в ресторане: «Винегрет, селедка — какое чудо. Гуляш. Это может присниться только во сне. Несите все поскорее!» Животное — так радоваться винегрету и селедке. Настоящее животное! Мозгляк. — Кажется он начинает понимать, почему Градов так раздражает Гусарова. Сильные ненавидят слабых…

Он думал о всякой ерунде, а сон все не шел. Впереди была ночь…

--">