Александра Александровна Сергеева - Наша Няша (СИ)

Наша Няша

Пролог

– Машка!

Резкий окрик матери заставил вздрогнуть. В голове тренькнула струнка горькой досады. Нестерпимо захотелось забраться в старый бабушкин шкаф, который был почти на сто лет старше самой бабушки.

Дерево сладкого медового цвета, древние трещины, современный лак. Аляповатая в чём-то наивная резьба: завитушки, единороги, гербы со львами, похожими на белок. И скрипучие бронзовыми витые задвижки. Бабушкина память – капитал родителей. На который они обзаривались, уговаривая бабулю продать сей исторический шедевр – проверено у специалиста. Вот и суетились.

Но та стояла насмерть. В прямом смысле слова: вот похороните, тогда и обкрадывайте. Всё-таки она умница – сама собой затеплела на лице Маняши улыбка. Чистая душенька, дюжая воля – хвастался супругой покойный дедушка. Признаться самой себе, что твоя дочь… словом, пошла не в тебя – это сродни самоубийству. Но бабуле это оказалось под силу.

Во всяком случае, Маняше так оно и виделось: если на что-то потрачена жизнь, а результат плачевный, ты будто бы себя убил. Себя того, молодого, начинавшего дело со светлых надежд. С веры в себя: кто как, а уж ты-то реально справишься, ведь ты ого-го-го!

Бабулечка и была ого-го-го. Жаль, что дочь у неё…

– Иго-го-го, – пробухтела она под нос, прислушиваясь к давным-давно чужому для неё «задверью».

Огромному постылому миру квартиры, где в кромешной потусторонней душной тьме-тьмище она когда-то наряжала с родителями ёлку. Играла с отцом в салки, носясь по необозримой гостиной вокруг огромного стола. И где остались всего два пристанища, пригодные для того, чтобы дышать полной грудью: собственная спаленка и кабинет бабули. Её конура, куда запрещено входить всем, кроме внучки.

– Машка! – дробно застучал в дверь согнутый палец матери. – Прекрати нелепую демонстрацию и немедленно открой.

Она вздохнула и запустила открытую на компе вкладку, дерзко прибавив громкости:

Утро красит нежным светом

Стены древнего Кремля.

Просыпается с рассветом

Вся Советская земля.

В стену, что разделяла их с бабулей, одобрительно бухнули чем-то тяжёлым. Скорей всего пресс-папье с профилем Сталина: оно всегда под рукой на рабочем столе.

– Прекратите! – раздражённо потребовала мать, отстучав новую порцию морзянки по двери. – Открой или я вызову мастера! И он, наконец, выломает этот паршивый замок!

Кипучая– надрывались колонки –могучая,

Никем непобедимая –

Страна моя…

– Кирилл! – призывный требовательный вопль матери удалялся вокзалом старого городка, в который ты больше никогда не вернёшься.

Впрочем, вернётся – и ещё как. Потому что отец больше не играет с ней в салочки. И не читает, и не спорит, и не обсуждает фильмы – даже вместе с дочерью их не смотрит. Потому что сказать ему либо нечего, либо неинтересно до оскомины. До отвращения, что читается в его прищуре каких-то выцветших неродных глаз.

Маняша вздохнула, вылезла из-за стола и пошла сдаваться. Щёлкнул замок, скрипнула дореволюционная дубовая дверь. Что-то крякнул хохлатый белый потасканный попугай, купленный ещё в девяностых. В угоду нагрянувшей тогда новой моде.

– Не начинай, – досадливо поморщилась она, плюхнувшись в кресло.

– Кррреатив, – одобрил её выходку попугай. – Кррреатив. Крррюшон. Крррюшон.

– Заткнись, – без надежды на успех попросила Маняша.

– Кррреатив. Куррва-куррва-куррва… Гррра!

Запущенный в клетку тапок всколыхнул скучное существование ленивой избалованной птицы. Попугай забил крыльями, защёлкал клювом по прутьям, заскрипел когтями по толстой перекладине. Подлец обожал дорогущий импортный миндаль и привлекать внимание.

Отец вырос в дверном проёме неотвратимой судьбой, наобещавшей впрок массу пустопорожних нотаций. Чего хочет женщина – любил хохмить дедуля – того хочет Бог. Прямо в точку. Захотела мать из доброго умного заботливого мужа сделать вечно угрюмого бизнесмена и зануду – получите.

– Мария, неужели нельзя хотя бы день прожить без эксцессов?

– Экссесефф! – дурным голосом поддержал отца попугай. – Экссесефф!

– Заткнись! – дружно рявкнули отец и дочь.

Как не прискорбно, что-то общее у --">