Алина Равилевна Чинючина - Сказка о принце. Книга вторая

Зачем ему теперь эти деньги, если голова слетит вскорости?

Да и зачем она, голова такая, если ни к чему не годна? Правду говорили умные люди, сначала думать надо, потом делать. Вот и сиди теперь, если дурак, и соображай, как выкрутиться. И не вздумай рассказывать никому, потому что тогда уж точно – на виселицу попадешь, и то если повезет, а если не повезет, то в подвалы Особого отдела. А туда ему пока ой как не хотелось.

Кто его просил? Вот кто его просил?! Жан застонал от отчаяния и от души хлебнул пива. Закашлялся, выругался.

Если бы можно было вернуть время на неделю назад, отвести ту минуту, когда стояли они на вечерней поверке, и командир вместо слова «отбой» выкликнул семь фамилий – тех, кому на ночное дело идти предстояло. Он, дурак, еще порадовался – за такие дела платили отдельно. Это не редкость бывало в последнее время – ловим-ищем-конвоируем, на то и Особый полк, знали, куда идут. Жан все шутил – мол, еще десяток таких ночей, и на лошадь тетке заработаю.

У него, кроме тетки, сестры отца, никого на свете нет. И она, тетка, выходила его, когда он мальцом с родителями в ледяную воду опрокинулся, на ноги поставила, а потом вырастила, не дала с голоду помереть. Что ж он, свиньей неблагодарной будет? Вот и помогал чем мог. Благо, служить в Леррене оставили, а тетка в предместье жила.

Тетка, правду сказать, не бедствовала. Травы она знала, а потому едва ли не половина предместья к ней за советами бегали. Так бегали, что хозяйства своего она не вела – вроде и незачем, и так всего вдоволь. Но он, Жан, был бы последней скотиной, если б, уходя служить, забыл про нее. И вот – хоть и рекрут, а выбился в люди, в Особый полк взяли, ему за тридцатник уже, и уважают его в полку, и вроде как чин, поговаривают, вскорости ему светит. И бабы у него бывали – как же без баб? А все ж если лишний кусок или там денежка заведется – половину прогуляет, а половину тетке отдаст.

И надо ж было так вляпаться!

И вроде ничего особенного не было сначала в тот вечер. Все, как всегда – хватай-лови. Необычным стало, когда поняли они, что противник им достался не обычный. В одиночку против семерых отбиваться – это уметь надо. Тогда и зашевелилось у Жана предчувствие нехорошее – ох, не к добру это все. Да только там, на лесной поляне возле маленького дома, думать было некогда.

Сначала они сидели в засаде в густых зарослях возле охотничьего домика, ожесточенно матерились про себя на вечерних комаров да изредка перешептывались и перемигивались. Уже смеркалось, потянуло сыростью; сентябрь, хоть и самое начало – ночи стали прохладными, а роса выпадала раньше. Противно звенели в воздухе комары, ветер шумел листвой… тишина – такая, что Жан вздохнул неслышно: поди, бабы коров доят, вот мы молочка сейчас парного да на боковую, вместо чтоб тут торчать. Вот тогда и шепнул Жану на ухо молоденький Луи те странные и непонятные слова:

– Принца ловим…

– Какого принца, дурак, окстись – прошипел в ответ Жан и поймал негодующий взгляд старшого, сидевшего в зарослях напротив – мол, болтунам головы отвинчу.

– Того самого. Который королевский сын, – еле слышно прошептал снова Луи.

– Иди ты в баню, – отмахнулся Жан. – Шуточки нашел.

– Вот те крест, правда, – прошипел Луи. – Я сам слышал.

Жан нервами, а не слухом уловил справа злой шепот: «Да заткнетесь вы оба?!» и ткнул Луи в бок. Оба умолкли.

Не младенец он был, понял, о ком речь идет. Об этом принце у них в казарме последние два месяца много болтали. Еще б не болтать – из-за этого бывшего королевского высочества, будь оно неладно, полк переведен на усиленный режим, понагнали штабных крыс – все чего-то вынюхивают. Болтали мужики и про заговор против короля, и про суд – ну, то дело громкое было, потом даже указ зачитывали, про лишение прав и каторжные работы этим благородным. Жан тогда плечами пожал и из головы всю эту ерунду выкинул. Благородные дурят – их дело, а наше – сторона, лишь бы не трогали.

Но, шептались по ночам в казарме, не потому принца на каторгу упекли, что он отца убить хотел, а потому, что против воров был и за простой народ заступался. Жан не верил сперва – все они одним миром мазаны.

А потом король умер.

А потом герцог Гайцберг на трон взошел… а он, как ни крути, начальство самое