Лайа Дало - Дорогой воспоминаний

Ведь я знала, всегда знала, ЧТО именно произойдет дальше.

Мой зеленоглазый преследователь притянул меня ближе, обнял крепче, склоняясь. Я в очередной раз оказалась в ловушке его крепких рук, в плену своих и его эмоций. Его губы искривились в знакомой ухмылке, и он наконец поцеловал меня. Все разумное тут же исчезло из моей головы, ноги подкосились, а в животе зашуршали крылышки, Бездновы бабочки. Я ненавидела это ощущение полной беспомощности, и, одновременно, как самый настоящий наркоман постоянно стремилась к нему, искала его ночами, и наяву, в каждом встречном.

Его зубы сомкнулись на моей губе, укус был несильным, но достаточно болезненным, чтобы вернуть меня на грешную землю.

Я вырвалась из его объятий, в страхе смотря на то, как меняется его лицо, как черты заостряются, а из глаз пропадают теплые нотки, сменяются первыми признаками наступающего безумия. Ветер взвыл сильнее, а звезды мигнули в последний раз и погасли, чтобы тут же зажечься безжалостными софитами, в свете которых развернется последний акт драмы.

Он приближался, а я отступала, шаг за шагом, как в каком-то танце, пока левая нога не нащупала пустоту, я покачнулась, изо всех сил пытаясь не свалиться, не потерять равновесие. Зеленоглазый протянул ко мне руку, но вместо того, чтобы помочь выровняться, устоять, он толкнул меня в плечо и я качнулась, зашаталась, а потом рухнула в Бездну…

Падение все продолжалось и продолжалось, звезды вновь потухли, и только мой полёт к смерти в полной темноте, лишь где-то надо мной, в круге света парили безумные зеленые глаза…

День, по определению, не мог начаться хуже… Из кошмара меня вырвал телефонный звонок, и сообщение, что на почте ждет новый заказ. О чем текст, конечно же, не сказали, так что подозрения должны были бы появиться сразу, однако же, я лишь философски пожала плечами и поплелась к ноуту, чтобы проверить послание. И еще говорят о женской интуиции — туфта все это, враки и пустая шовинистская лесть — мол, вы конечно глупенькие, зато у вас есть интуиция. Совершенно очевидно, что я не блещу ни умом, ни интуицией, так как на перевод текста согласилась сразу и в кратчайшие сроки. И у меня есть только одно, но очуменное оправдание — деньги нужны.

Файл был не то, чтобы большой, но мой, еще не до конца проснувшийся мозг, отказывался воспринимать мешанину из слов и понятий, как нечто цельное, да еще и подлежащие переводу. Кофе, мне требуется кофе! Большущая чашка кофе со сгущенкой и… и нет, без коньяка, такого креатива серьезный текст может не принять. Да и с утра, каким бы поздним оно не было, пить как-то совсем неприлично. Даже в моей совершенно съехавшей с катушек жизни.

Осколок прошлого, один из тех, что я так и не решилась продать, шикарная кофеварка поблескивала хромированными деталями, заманивая в свои кофеиновые сети. Насыпать молотого кофе в холдер, нажать на заветную кнопочку и волшебный напиток польется животворящей струйкой в глубокую кружку. На полке нашлась нераспечатанная пачка молотого кофе, а это значит, что сейчас будет кайф! Запах, буквально выпрыгивающий из только что открытой упаковки — это нечто совершенно особенное… Вдохнув головокружительный аромат полной грудью, я на миг зажмурилась, впитывая чистое наслаждение всеми порами, чтобы через пару секунд открыть глаза и, вскрикнув, выронить полную пачку…

Твою ж мать! Вот это глюк… С какого-то перепугу мне показалось, что вместо молотого кофе в пачке море маленьких паучков, копошащихся, перебирающих своими противными лапками, шуршащих друг об друга гадкими, раздувшимися боками! Бррр! Ненавижу! Взмах рукой, остервенелое отряхивание и… Недосып, арахнофобия и неискоренимый идиотизм застыли коричневой кляксой на полу.

Безнадежно. Совершенно безнадежно. Мало мне ночных кошмаров, так еще и дневные ужасы начались?

Пока я доставала совок и веник из кладовки, на кухню нагрянула Маська. То ли в поисках еды, то ли интересуясь какой очередной трэш учинила хозяйка. Любопытная зараза прошлась точно посредине коричневой кучки, понюхала, чихнула, подпрыгнула вверх от собственного чиха, разнесла звездец мелкого помола по всей поверхности пола, и недоуменно уставилась на дело лап своих.

— Мася! Твою мать!