Анна Бахтиярова - Секрет Зимы

Анна Бахтиярова СЕКРЕТ ЗИМЫ

Глава 1. Снег посреди июля

«Проклятая жара», — мысленно проворчал эу Гарт Доввин, вытирая блестящую лысину платком. Одернул бирюзовый армейский мундир, под которым огромному животу приходилось тяжко, и грозно глянул на проводника-ту.

— Показывай дорогу! Шевелись!

Щуплый мужичок с оранжевым опознавательным браслетом засеменил между прилавками, в спешке натыкаясь на покупателей. Горожане принимались возмущаться, но, заметив армейца, отвешивали низкие поклоны. На рынок заглядывали бедняки, на них бирюзовая форма наводила ужас. Доввин тоже родился в семье небогатой, но об этом давно никто не помнил. Все армейцы-эу считались людьми важными и влиятельными.

— Долго еще? — гневно спросил Доввин пять минут спустя. Промокший от пота мундир противно прилип к спине.

— Почти пришли, эу, — мужичок снова уважительно склонился и ненароком задел зазевавшегося молочника-ру.

Торговец выпустил бутыль. Раздался жалобный звон, молоко стремительно брызнуло в стороны, веселые белые ручейки побежали по бирюзовым штанинам Доввина. Молочник рухнул к ногам армейца, утыкаясь в остроносые сапоги, и принялся отчаянно подвывать. По статусу он был выше проводника — плюс один цвет по «шкале радуги», и носил желтый опознавательный браслет. Однако армейца испугался до дрожи.

— Простите, доблестный эу! Клянусь последней коровой славного города Орэна, не имел злого умысла! Обещаю искупить вину! Буду каждый день поставлять вам в дом молоко бесплатно! Целый год! Нет! Всю жизнь! А после смерти обяжу детей и внуков!

— Пошел прочь! — от слезливо-заискивающей интонации Доввина передернуло, и он ногой оттолкнул молочника. В такую погоду страх и почтение бедноты не приносили привычного удовольствия. — Поднимайся! — прорычал он проводнику, приземлившемуся рядом с торговцем, и прошептал, чтобы никто не услышал: — Будь проклята жара.

Не важно, к какому из шести классов общества ты относишься. Роптать на погоду запрещалось всем обитателям людских городов — и вельможам-бу, и бродягам-шу. Под страхом пожизненного заточения в подземной тюрьме или смертной казни. Однако в последние полтора месяца народ не выдерживал и шептался о вздорном характере городовика Луда Крона, поссорившегося с Королем Лета.

А как еще объяснить безжалостную жару, обрушившуюся на Орэн? В остальных восемнадцати городах страны сезон проходил по обычному сценарию. В соседних Ласне и Юнитре не жаловались на недостаток дождей. Говорили за себя и сроки. Пекло началось второго июня — на следующий день после ежегодной встречи Короля Лета с городовиками. Наверняка, Луд Крон вызвал гнев Его Величества, и тот решил проучить правителя Орэна, а заодно и остальных жителей.

— Еще один поворот, эу, — услужливо заверил проводник-ту, видя, как Доввин вытирает   лицо. Неугомонные капли пота бежали по щекам, как слезы.

Будь проклята жара! Эу надеялся сегодня отсидеться в крепости армейцев, где стены даже при высокой температуре на улице оставались холодными. Благодаря лени и изобретательности Доввин отвертелся от поездки с другими армейцами на мыловаренный завод. Трудяги просили разрешение временно перейти на ночной режим работы. Но вредный городовик уперся и добился забастовки. К заводским бунтарям присоединились работники двух соседних фабрик — по производству фарфора и сукна.

Однако высунуть нос из прохладной крепости довелось и Доввину. Пришло известие о смерти гадалки-шу. Кончина бродяжки не требовала вмешательства. Женщина отправилась в мир иной по естественным причинам. Но остался малолетний ребенок, заниматься судьбой которого имели право лишь армейцы. Раз коллеги воевали с фабричными бунтарями, Доввину ничего не оставалось, как самому ехать на центральный рынок — место, которое он люто ненавидел.

Здесь закупались продукты для любых столов. В первых рядах служанки богачей могли найти лучшую вырезку, свежайшую жирную сметану или овощи, едва собранные с полей. Но в глубине рынка, тянущегося на кварталы в длину и ширину, прятались многие отбросы общества. Армейцы постоянно гоняли бродяг-шу, но те всегда возвращались. Торговцам требовались рабочие руки, а шу соглашались трудиться за кусок хлеба.

Если б не жара и нежелание находиться на рынке, обязанность решать судьбу ребенка, Доввина б не тяготила. Он знал гадалку и помнил ее имя — Вирту. Внешне она была --">