Вероника Вячеславовна Горбачева - Иная судьба

дурень! Мало тебе? А глаза ла-асковые… Значит, любит.

Не, братцы, всё, теперь даже чутка не надо. Вовремя я вспомнил о своей-то крепкорукой. Пойду домой братцы. Хоть бы кто мою Селестину надоумил: нет, чтобы разок вразумление пропустить, а сразу приголубить… Попросить отца Питера, что ли, пусть внушит по-отечески…

Глава 1

Свеча из благоухающего мёдом и ладаном воска, горела неспокойно. Пламя то сжималось в крохотный язычок с синим огоньком над почерневшей точкой фитиля, то взметалось на добрую ладонь, выедая злосчастную суровую нить, оставляя в без того горячем донце новое расплавленное озерцо. То металось из стороны в сторону, хоть в домовой часовне Гайярда отродясь не водилось сквозняков, и тогда, не устояв перед живым огнём, оплавлялись успевшие сформироваться нежные стенки светоча, и по ним, прорвавшись, стекала горячая прозрачная жижа, оставляя выпуклые рубцы с мутными слезами; то начинало неимоверно чадить, хоть и неоткуда было взяться примесям в белейшем воске, очищаемом в несколько этапов перед заливкой в формы трудолюбивыми эстрейскими свечными мастерами. Свеча бунтовала. Наедине с ней невозможно было молиться спокойно, ибо Доротею Смоллет отчего-то больше волновала судьба толстенького воскового цилиндра, пахнущего мёдом и ладаном, чем собственное умиротворение.

— Это оттого, что ты гневаешься, дитя моё, — прозвучал рядом печальный надьреснутый голос, и женщина невольно вздрогнула, понимая, что вроде бы некому здесь взяться, ночью-то, когда давно уже закончилась служба, на которой молили Всевышнего о благополучном пути для герцога и его свиты, и скорейшем благополучном завершении его миротворческой миссии. Жильберт д’Эстре уехал — отчего-то в ночь, и давно улеглась суета, связанная с провожальческими хлопотами. Волнение утихло в замке, но не в мятущемся сердце вдовы, которую давно уже никто не называл «дитя моё».

— Ты гневаешься, и нет покоя душе твоей. — Сухонький старичок замедленно, как и многие пожилые люди, отягощённые болями в пояснице, оперся о спинку скамьи в попытке присесть. Полусумрак часовни, освещённой лишь скромным шандалом близ алтаря да несколькими неугасимыми лампадками, не позволял толком разглядеть лицо, но вот то, что дедушка горбат — можно было заметить сразу. Невольно подавшись вперёд, Доротея поддержала его под локоть, помогая опуститься на скамью.

— Благодарствую, радость моя. — Тёмные во мраке, словно нарисованные кистью на пергаментном лике, губы дрогнули в ласковой улыбке. В свете внезапно успокоившейся и загоревшей ровно и мощно свечи глаза, вовсе не побелевшие от возраста, неожиданно засияли синим. — За что же ты сердишься на него?

Доротея уже поняла, что перед ней, скорее всего, наваждение, либо она задремала, утомившись за день. Поэтому не удивилась вопросу. Видения сами по себе обречены знать, что творится в душах людей, ими посещаемых.

— Он появился… предстал перед совершенно чужим ему человеком, — проговорила с надрывом, вновь чувствуя, как рвётся от боли и обиды сердце. — Перед чужим. Просил передать мне… Но за столько лет не пришёл, даже во сне, ни разу, ни разу. Как же так? И, главное, ч т о передал? Какие-то пустяки, что, мол, больше никого не надо искать. Вместо того, чтобы в последний раз сказать…

Она запнулась.

— Что любит тебя и прощается, — со вздохом завершил за неё старичок. Был он с виду ветхий и немощный, но голос, даром что тихий, звучал ровно, без придыханий, без надсадных кашлей, свойственных настоящим очень уж пожилым людям. — Так ведь. Ох, женщины…

Сказал утверждающе, будто читал в её душе. Хотя, возможно, так оно и было.

— Я, наверное, скверная эгоистка, — пробормотала Доротея, чувствуя, как лицо охватывает жаром от нестерпимого стыда. — Но мне так важно было услышать это от него… в последний раз. Ведь мы даже не успели попрощаться, и это до сих пор меня гложет. Хоть я и смирилась с его потерей, привыкла, но вот вдруг появляется менталист, чужой нам обоим человек, и лишь через него я смогла увидеть Алекса, услышать его последние слова, но они были не о…

— Не о любви, — вздохнул дедушка. — Увы, дитя моё, порой в волнении или в запале мы слышим лишь то, что слышали другие, не стремясь проникнуть в глубину сказанного… А ты не подумала, что твоему дорогому Алексу могло просто не хватить времени? Так уж случается, что на смерть виновника многих злодеяний часто спешат неупокоенные души --">