(Ai_Ais) , (Siali) - Мне обещал тебя Марс (СИ)

========== Часть I. Тире и точки ==========

Бредя коридорами долгой ночи,

Проулками строчек и междустрочий,

Сжимая пальцы в кулак

Душу выкручивая из тела,

О чём рассказать тебе хотела —

Теперь не вспомнить никак.

…

(Стихи Е. Полянской «Ultima Thule». Отрывок.)

***

Она

Иногда я думаю: считают ли меня ненормальной случайные прохожие, которым буквально приходится уходить от столкновения с девушкой, бредущей по аллее кладбища для военных с закрытыми глазами.

Уверена, что считают.

И знаю: крутят пальцем у виска. Люди всегда относятся настороженно к тому, чего не в силах понять, объяснить. Им невдомёк, что только так и никак иначе я могу найти путь к могиле отца. Потому что не смирилась до сих пор и нет сил заглянуть правде в глаза. Потому что и теперь всё осталось на своих местах: даже его чайная чашка на столе в комнате, где папа работал при жизни.

Двести семьдесят четыре шага по главной дороге ведут к развилке, на которой следует взять левее и шагнуть ещё шестьдесят шесть раз. Но перед тем как открыть глаза, я касаюсь выгравированного на табличке имени — так мы здороваемся.

На самом деле всё это имеет смысл: чувствую, как тёплый весенний ветер запускает пятерни своих рук в мои волосы. Он треплет их, рассыпая по плечам строгую причёску, на которую я потратила добрых полчаса. Отец часто делал так, когда мне было лет двенадцать.

— Папа, только не «чесалка», прошу!

— Ты выбираешь «щекотушку»?

И тогда я молча соглашалась на «чесалку».

…

Воспоминания разбредались серыми пятнами, не оставляя следов на пергаменте плотно сомкнутых век. И я открывала глаза. Небо синеглазое заглядывало в неизменно взволнованное лицо с любопытством, но ничто на кладбище не нарушало тишину. Может быть, вы подумаете, что это глупо — вот так приходить и разговаривать с памятником, но я действительно говорила не с мраморной плитой, а с отцом. Вот если прямо сейчас закрыть глаза и вслушаться в шёпот ветра, можно услышать, как Джеймс Парк повторяет собственноручно выведенный постулат: «Минди, ты только не плачь. Я не пропустил ни единой воскресной службы и часто подслушивал, как в церкви люди судачили про какого-то парня по имени Иисус. Так вот он, если верить сплетням, знает, что там на небесах и как. Говорят, он неплохой парень».

Мой отец ушёл из жизни десять лет назад. Из чьей угодно, но только не моей. Вот и верю, что смотрит он на меня откуда-то сверху и вряд ли даже изменил взглядам, которых придерживался при жизни на Земле. «Всё в жизни — дерьмо, Минди, — любил повторять отец, — кроме, конечно, пончиков из кондитерской на углу и субботних бейсбольных матчей».

И я приходила к нему по воскресеньям. Чтобы рассказать о том, что «Чикаго Кэбс» снова надрали задницы нашим «Хьюстон Астрос»*, а ещё поделиться другими, возможно менее значимыми для него новостями, как например, диплом машиностроительного университета, полученный мной семь лет назад, или учёная степень в области квантовой физики. А четыре года назад я советовалась с отцом, менять ли работу при Университете на сомнительное предложение влиться в ряды инженеров Группы спутникового мониторинга в НАСА.

Космос всегда манил меня.

Ровно настолько, чтобы спустя ещё полгода я едва сдерживая слёзы жаловалась отцу, что моя работа в НАСА заключается в межпланетном вуайеризме.

Да, и я поделилась с Джеймсом Парком и тем, как обнаружила Марка Уотни живым, невредимым и всеми покинутым на планете, находящейся в двухстах пятидесяти миллионах миль от Земли. Да, я продолжила приходить к отцу еженедельно и сильно разбавлять новости о бейсболе репортажами с Марса. Да, я рассказывала ему всё, ну, или почти всё.

Сначала я топала ногами и утверждала, что проклинаю тот день и час, когда ввела координаты миссии «Арес-III» на Марсе и заметила, что марсоход сдвинут с места, аварийные палатки разобраны, а солнечные батареи сверкают образцовой чистотой.

А через несколько недель я с вдохновением рассказывала отцу, что ботаника — это всё же наука, и находчивый засранец Уотни выращивает картошку, применяя в качестве удобрений отходы жизнедеятельности.