(Taisia) - Необходимость (СИ)

========== Часть 1 ==========

«Куинни Голдштейн, Голдштейн, младшая сестра Голдштейн, Голдштейн, Голдштейн, Голдштейн».

Слишком ярко и чётко доносилось до Тины, когда она в группе авроров ожидала их начальника, отправляясь на перехват преступников. Чертова фамилия не давала ей спокойно жить, обсуждения лились нескончаемой рекой, каждый раз достигая старшей сестры. «Только бы оглохнуть», — думает Порпентина, сжимая зубы, чувствуя, как косточки неприятно налетают друг на друга. Слишком сильно. Но это успокаивало, так что она крепче сцепляла зубы и сжимала палочку в руке, расправляя узкие плечи в кожаном плаще, отчего тот скрипел, натягиваясь. Взгляды, что упирались ей в спину острыми пиками, уже почти перестали ее беспокоить. Пересуды о том, что девушка заняла не женское место, отныне всегда будут происходить в аврорате. Конечно, пока она не поймает смертельное заклинание.

«Неужели до конца столетия будет в мужской работе пробоваться, вон, даже младшая сестра и то скоро замуж выйдет».

Порпентина грустно усмехнулась, затягивая пояс плаща так, чтобы он, не прекращая, сдавливал её тело. Поддерживал, служил ей каркасом. Хоть что-то, что поможет не упасть, не прогнуться под гнетом мнений и событий.

Мало кто знал обо всех нюансах женитьбы Куинни Голдштейн. Все бразды правления в их семье с момента гибели родителей в руки взяла тетушка, и, когда к ней в руки попал договор о заключении брака, она решила, что младшая сестра для этого более пригодна, нежели старшая. Куинни — красавица, все время румяна и улыбчива, может, не очень умна, но легилименция ей в помощь. «Чем не достойный вариант для такого же достойного мужчины?» — рассуждала женщина, сидя в гостиной их дома, ведя непрерывный монолог за чашкой горячего чая.

Тетя Орания думала, что это верно. Прекрасно знала об объектах влюбленности обеих племянниц. Но, видимо, это не было особым аргументом для неё, потому даже на горячие чувства Куинни к тому милому пекарю Орания решила закрыть глаза. «Стервятница», — зло думала Тина, в упор наблюдая за женщиной, за тем, как она рушит все самое верное и правильное в их жизни. Что не должно было пойти прахом, но пошло, рассыпаясь мертвым песком прямо в руках сестер. Ведь женихом, таким благородным и порядочным, должен был стать не кто иной как Персиваль Грейвс. Старые семейные договоры обязывали.

Тетушка не знала, чего стоило Тине вступить на службу в аврорат. Стоило только начать действовать под началом этого человека, как влюбленность, такая искренняя и чистая, унесла её в небытие. И её Орания решила испохабить, выставляя Тину позорницей всего рода за то, что, видите ли, подалась в жизни не туда.

А может, тетя и знала. Тине было все равно, сестре она желала счастья, правда, с того раза так нормально и не обсудила с ней тему этой свадьбы с её начальником. «Захочет, сама придет», — твёрдо решила для себя Тина, когда переехала от тети в женское общежитие. В отличие от тёти, сестра была прекрасно осведомлена о всех вытекающих подробностях влюбленности Порпентины в собственного начальника.

В общежитии не было так комфортно, как в большом доме с домашним эльфом, но все же терпимо. И довольно уютно. Уж всяко лучше вечных разговоров-рекомендаций Орании, в которые она не уставала приплетать Персиваля Грейвса и её как пример, которому следовать категорически не стоит.

«Стоит, конечно же, стоит», — думает про себя Тина, останавливаясь рядом с Джоном, своим напарником, и улавливая краем глаза взгляд сестры. Куинни прекрасна в своём розовом платье, стоит, словно вылепленная фигурка, настолько утонченная, что грех не обернуться. Она смотрела открыто, не тая свою заинтересованность в собственной сестре, которая практически в одночасье отдалилась от неё.

Старшая Голдштейн чувствует тонкие пальцы блондинки на своём сознании, как она ловко проходит ими по ментальному щиту, пытаясь проникнуть внутрь. Хоть мельком заглянуть. Тина начинает злиться: лучше бы сестра пришла к ней на чашку чая, а не пыталась прочесть мысли, прекрасно зная, что она все чувствует и стоит ей снять щиты, как та тут же пожалеет. Порпентина больно поджимает губы, так сильно их сдавливая, что они белеют и отдают тупой болью. «Ничего, ничего, ничего», — упорно твердит Голдштейн сама себе, на секунду осмеливаясь снять ментальный щит

--">