(Шеол) - Чёрное солнце (СИ)

Всё вроде бы должно стать нормальным. Опасности, нависшей над Преисподней, больше нет, война продолжается, и у твоих детей снова появился блеск в глазах. А ещё у них по-прежнему есть ты.

Бесстрашный Князь, который не боится ничего?

Ерунда.

Он боится даже зайти в собственный кабинет.

Всё это потому что там, за дверью, есть вещи, которых вообще не должно существовать. Незаправленная кровать и запах её волос, пропитавший наволочки подушек. Недопитый кофе на дне фарфоровой чашки. У этой чашки скол сбоку, и если пить из неё, оцарапаешь губы. По какой-то непостижимой, воистину дьявольской иронии они запоминаются именно такими: кофейно-кровавыми. Те-самые-губы.

Князь усмехается, клыки скалит. Нормальным, да. Нормальным стать должно. Это же смешно. У тебя под ногами пол твоего чертога, у тебя в ладони рукоять твоего меча.

Стой, дыши. Возьми себя в руки. Это же ерунда, их уходит столько каждый день, маленьких демонят. Это больно, да. Но ты переживёшь, перешагнёшь. Через неё, через себя, через…

Как будто для тебя это в первый раз. Ты всегда так делаешь.

«У тебя нет выбора», — мысль, которая молотком по виску бьёт.

Всё внутри протестует против этой боли. Пандемониуму нужен здоровый Князь. Не разбивающий кулаки об стену. Не пялящийся часами в одну точку. Движения отработанные, ровный голос, ясный ум. Мир не остановился, даже если тебе так кажется. Мир вернулся в свою привычную колею. Ну, почти. За некоторыми незначительными исключениями.

Например, с тобой теперь почему-то стараются не встречаться глазами.

Под вечер часто приходит Вельзевул. Он задаёт очень простые вопросы, но горло сжимает так, что ответить на них получается не сразу. В голове всё ещё гудит, сливается в сплошной и раздражающий белый шум, скороговорку-приказ-приговор: ты переживёшь, перешагнёшь, ты делаешь так всегда. Но, кажется, в этот раз что-то пошло не так. Что-то сломалось и молись, чтобы этим «чем-то» не оказался твой позвоночник, потому что он тебе ещё пригодится.

Что-то въелось в кожу, вжилось в неровный сердечный ритм, сплелось с нитями кровеносных сосудов. Что-то не так в тебе, с тобой.

– Ты любил её, ты об этом знаешь? – вдруг говорит Вельзевул, чуть подаваясь вперёд и по его глазам прекрасно видно, что он осознаёт в сказанной фразе каждую букву, каждый звук и каждое движение губ. Так отчётливо, что вслед за ним невольно хочется повторить.

Это лишком очевидно, чтобы быть правдой. Слишком смешно и глупо звучит. Но вот у Второго повелителя есть привычка называть вещи своими именами, и с ней совершенно невозможно ничего сделать.

Когда на осколки бьётся фарфор – это очень красивый звук. Из всего сервиза остаётся целой только одна чашка. Та, со сколом.

Следующие две тысячи лет она неизменно стоит на полке в шкафу, рядом с часами, и никто не прикасается к ней.

Князь смеётся, закрыв руками лицо.

– Я её ненавижу.

--">