Юлия Николаевна Ляпина - Птичка для принца

Юлия Ляпина Птичка для принца

Пролог

Стройная девушка в светлом платье сидела за столиком на набережной у Королевского театра. Ветер раздувал ленты на ее шляпке. Красавица перебирала нитки лежащей перед ней миниатюрной вышивки и время от времени поднимала глаза на чудесный пейзаж, открывающийся с ее места. День был ярким, солнечным, шляпка немного давила на голову, но отлично закрывала от жарких лучей, поэтому девушка подняла руки, чтобы поправить головной убор, а когда снова взялась за вышивку, ей на плечо опустилась огромная мужская ладонь.

– Пожалуйста, уберите руки! – красавица покраснела от гнева, и стало заметно, что ее кожа не такая белая, как у всех прочих дам за столиками кафе, а черные, словно сливы, глаза умеют гневно сверкать.

Лапа никуда не убралась, и тогда девушка вонзила в грубую ладонь иголку.

– Лучше обернитесь к Шелби и скажите словами, – негромко, но с выразительными интонациями произнесли слева.

Девушка чуть повернулась и увидела немолодого мужчину в дорогом курортном костюме.

– Шелби немой, но умеет читать по губам, – повторил старик.

Тогда красавица повернулась вправо и четко проговорила, сдерживая ужас, поселившийся в сердце:

– Убери от меня руки!

Высокий, очень высокий и крепкий телохранитель в кожаном доспехе поднял ладонь, заметил воткнутую иглу, извлек и аккуратно положил рядом с кусочком шелка. Такое зрелище могло напугать любую светскую барышню, но незнакомка не дрогнула. Она повернулась к пожилому господину и спросила:

– Кто вы, и что вам нужно?

– У меня к вам предложение, мисс Валевски!

Глава 1

Иржина пела всегда. Сколько себя помнила. По словам старой нянюшки, она даже плакала на мелодию вальсов, которые наигрывала матушка. Их дом был шумным, гостеприимным и всегда полнился музыкой. Отец – недурной скрипач, мама – пианистка, Иржина и Клодина пели тонкими звонкими голосами, обещая стать украшением местного общества. Скромного, провинциального общества.

В этой маленькой семье царило счастье. Ухоженное поместье приносило неплохой доход, соседи заглядывали в гости и звали к себе. Дети росли и хорошели. А потом случился ночной пожар. Поговаривали, что это был поджог. Ходили невнятные слухи о том, что миссис Валевски была слишком любезна с приезжими из столицы, а мужу это не понравилось и он выставил гостей из дома.

Поместье сгорело в одну ночь, вместе с мамой и Клодиной. Отец выбрался, но потеряв любимую жену, дочь, дом и средства к существованию, господин Валевски очень быстро нашел забвение в бутылке. Поначалу его поддерживали соседи и друзья, но без пригляда земля перестала приносить доход, и вскоре Иржина почти насильно увезла отца в столицу.

О тех годах вспоминать она не любила. Бедный пансион на окраине. Уроки игры на фортепьяно и пения для сонных ленивых школьниц. Жадные руки их отцов, похотливые взгляды братьев – все ранило Иржину. А собственный родитель каждый раз, когда она приходила в маленькую чердачную комнату, спрашивал только одно:

– Принесла? – и жадно припадал к бутылке.

Сил и стойкости в юной девушке осталось совсем мало, но ей невероятно повезло. Ее, рыдающую у винной лавки, заметил старик-извозчик. Усадил в свою пролетку, расспросил и… привез в храм. Мрачная и строгая матушка-настоятельница маленькой общины напоила девушку чаем и пригласила петь в храме на службах.

– Община у нас маленькая, все, кто служит, обжегся уже, когда поют, плачут. А люди в храм за утешением идут. Будешь на службах петь так, чтобы в кружку монеты кидали, – устрою твоего отца в обитель братьев-трезвенников, а там и жизнь наладится.

Получилось все не сразу. Пришлось еще полгода бегать «по урокам» и покупать отцу бутылку дешевого пойла. Зима выдалась адская. Мало знать церковные гимны и кричать их с галереи, нужно было наполнить их светом. Научить немолодых, работающих руками женщин плакать не словами, а сердцем.

Если бы не отец, Иржина, наверное, осталась бы в общине. Здесь было спокойно. Есть работа, есть служба, все просто и понятно. Обидеть сестру в грубой рясе и сером платке с белым краем не осмеливались даже отъявленные головорезы. Все знали, что смерть напавшего будет скорой и неприятной.

Талантливой девушке предлагали и служение, и постриг. Соблазняли устроенностью быта, переводом в другую общину, побольше, убеждали принять свет, позабыв о мире. Но мир врывался в тишину храма ежедневными заботами. --">