Мария Купчинова - Над Доном-рекой

Бледно-розовые, нежно-оранжевые, палевые… чем выше, тем светлее небеса…Может, и душа: пройдет сквозь боль, и, чем ближе к небу, тем спокойнее… Так ли?

Увезти бы тебя с собой. Чтобы студил щёки рассветный ветер, легкими всплесками шептала река, вдалеке кулики посвистывали, а из камышей, вытянув длинные шеи, подсматривали за нами любопытные цапли…

Как думаешь, Варенька, воробейка наш выжил?..

***

Сколько времени прошло после операции Варя не знала. Ей казалось: всю свою жизнь она вот так сидела рядом, читала молитву за молитвой, по-бабьи взывала: «Господи, умоляю тебя, спаси его», – и быстро-быстро крестилась. Такое родное, любимое лицо казалось безжизненным: пожелтевшая сухая кожа, впалые закрытые глаза, разбросанные по подушке отросшие седые волосы, седая, давно нестриженная борода… Время от времени крылья носа, заострившегося на истощенном лице, вздрагивали, губы приоткрывались, вырывалось какое-то бормотание, и опять лишь едва заметно вздымалась грудь.

      Несколько раз заходил Николай Алексеевич, щупал пульс, вздыхал. Последний раз сказал:

– У нас, к сожалению, не осталось лекарств для стабилизации сердечной деятельности. Хорошо бы, когда придет в себя, несколько глотков шампанского – поддержать сердце, да где же взять…

Варя побежала в дворницкую, высыпала в руку Акимыча все деньги, которые были в сумке:

– Акимыч, родненький, найди…

– Попробую, Варвара Платоновна, – почесал затылок Акимыч, – но не обещаюсь. Непростое дело. А к вам давеча, как вы на операции были, племянник заходил.

– Да… – Варя вспомнила, что ее, наверное, ждут. – Акимыч, если вдруг опять зайдет, скажи, пусть едут без меня. Я тут останусь.

– Да что же… Сказать – не трудно, – кивнул головой Акимыч, – а по вашей просьбе, Варвара Платоновна, я расстараюсь.

– Варенька… воробейка выжил? – едва различимо донеслось с койки, когда Варя вернулась в палату.

Лавиной прорвались слезы. Непрошеные, нежданные они струйками текли с Вариных щек на лицо Харитона. Склонившись над раненым, Варя то пыталась вытереть их, то целовала, шептала:

– Где же ты был так долго, где же ты был…

Да разве в двух словах перескажешь, где был… По распоряжению Николая Елпидифоровича поднялись на палубу чужие люди, объявили: баржа переходит в Донскую флотилию ВВД⁹, установили на борту трехдюймовки, пулеметы… Морские офицеры, пробравшиеся в Ростов из Севастополя, с Балтики рвались воевать «за единую и неделимую», отношения между командой баржи и экипажем из добровольцев накалились до предела… Бывший капитан – лишь хотел сохранить судно, на котором плавал, да не сумел… Баржа села на мель, горячие флотские офицеры обвинили его в диверсии, грозились расстрелять, сжалившись, отправили в деникинский лагерь для пленных под Азовом… В лагере всех валили с ног тиф и голод. Охранники, приняв потерявшего сознание пленного за умершего, просто выбросили Харитона из барака в ров, а ночью он встал и пошел… Вслед стреляли; он падал, поднимался и шёл, сколько мог…

Пересохшими губами с трудом шепнул:

– Я шел к тебе, Варенька.

Как же много им надо сказать друг другу. То, о чем молчали всю жизнь…

– Варенька… – насколько хватило сил, сжал когда-то тонкие пальцы, огрубевшие от постоянной работы, попытался поднести к губам, но руки не слушались.

Пронеслась перед глазами степь с её долгими пыльными дорогами да сивым ковылем, закачалась утлая плоскодонка на волнах… Неужели закат всё-таки? И больше никогда уже не увидеть, как цветет татарник в степи?

Самое главное бы успеть сказать. С трудом выдохнул:

– Прости, родная. Любил я тебя. Всю жизнь любил…

Посмотрел в испуганные широко распахнутые Варины глаза, слабо улыбнулся:

– Нелепо жизнь прожил, да уже не изменишь. Не плачь обо мне, любимая.

Пальцы разжались…

– Варвара Платоновна, не поверите, нашел!

Хлопнув дверью, в палату, помахивая зелёной бутылкой, ворвался Акимыч. И тут же неловко отступил назад, увидев, как вздрагивают от беззвучного плача Варины плечи, перекрестился:

– Неужто опоздал?

Варя обернулась:

– Оставь себе, Акимыч, помяни раба божьего Харитона.

Медленно стащила с головы косынку, вынула из ушей серьги, подарок бабиньки, протянула:

– Всё, что осталось. Помоги, Акимыч, похоронить по-человечески: могилу выкопать, гроб, крест, священника позвать надо…

– Экая вы, Варвара Платоновна, – укоризненно покачал головой дворник, взяв сережки. – Кто же в --">