Лариса Олеговна Шкатула - Пани колдунья

Впрочем, Галицкий догадывался, кто ее таинственный просветитель. Лизонька Астахова. К ней бы в женихи он не сунулся, не дурак! Небось эта начала бы его в лупу, точно букашку какую, разглядывать: что сказал, как сказал, о чем подумал? Сплошное напряжение души и нервов такая женщина!

Конечно, нынче она не станет свою ученость показывать. Нынче в ней детское играет: быстрая езда, залихватский кучер. Ишь, сидит безмятежная, ничего не боится, только глаза поблескивают в предвкушении острых ощущений…

Санки промчались по Петербургу как ветер. Причем Роман, как заправский кучер, кричал на прохожих:

— Па-берегись!

Наконец санки миновали последние домишки окраины и вырвались на наезженный тракт.

Галицкий крутнул ус и слегка тряхнул вожжами.

Блэк, умница, тут же шаг ускорил и теперь почти летел над слепящей на солнце глаза снежной равниной.

Раскрасневшиеся на морозе девушки повизгивали, хохотали, заражая Галицкого своим весельем. Аннушка кричала:

— Тише, граф, опрокинете!

Настроение у него было — лучше некуда, впереди виделась долгая, полная приключений жизнь… Нет, Аннушка вполне устраивала его своей беспечностью и веселым нравом. И, насколько он мог судить, легко поддавалась воспитанию, какое граф хотел бы видеть в своей жене. Вот только от дурного влияния бы ее оградить. Подружки. Чересчур дерзкой и самостоятельной.

Почти полгода провела Елизавета за границей вместе с отцом, и все это время он не спеша прибирал к рукам свою будущую невесту. То есть Галицкий хотел такую власть над Анной Гончаровой приобрести, чтобы по одному его слову она беспрекословно исполняла бы любое пожелание своего господина и повелителя. И безо всяких женских глупостей вроде истерик и упрямства.

Теперь вернулась Елизавета, и Аннушка на глазах переменилась. Стала строптивой, гордячкой. Вон какой пустяк чуть ли не в катастрофу возвела!

Галицкий опустил вожжи, и Блэк сразу перешел на шаг. Почувствовал, что в быстрой скачке более нет необходимости. Один к одному — молодой хозяин! Тоже не любит зря утруждаться!

— Отчего вы. Роман Сергеевич, так меня не любите? — вдруг среди всего этого веселья спросила его Лиза.

Галицкому стало не по себе: неужели на его лице явственно все написано или юная Астахова еще и мысли читает? Нет, конечно, такое невозможно, но ощущение открытости перед нею, прямо-таки душевной обнаженности, осталось.

— Что вы, Лизонька, — отшутился он, — разве ж можно такую красавицу не любить?

Может, правдивы слухи об их семейке? Ее папенька настолько славится своими чудачествами, что кое-кто его и впрямь побаивается. И это еще мягко сказано. Болтают о нем чуть ли не как о колдуне, чернокнижнике…

Стоит только поверить этому, как и Лизонька предстанет в неблаговидном свете… Несмотря на ее красу, древний род и немалое приданое, найдутся ли охотники связать с нею свою жизнь?..

Лиза про себя улыбнулась удивлению и даже некоторой ошеломленности от ее догадки. Тут не надо ни мыслей читать, ни особым физиономистом быть.

Не такой уж хороший актер Роман Сергеевич, чтобы умело прятать свои чувства. На его лице прямо-таки написано, что он боится, как бы Аннушка от Елизаветы независимости не набралась. Проступают в Галицком замашки восточного владыки — женщина только для утех и продолжения рода…

Да и мало кто из мужчин придерживается иного мнения. Просвещенная женщина в княжне горестно вздохнула, а юная девушка напомнила, что выехала Лизонька развлекаться, а не философии предаваться.

— Граф, вы обещали нам про охоту на волков рассказать, — напомнила Аннушка.

Галицкий заставил себя вернуться мыслями к юным девам, которых вызвался развлекать. Но успел все же подумать: «А почему Астахова так часто занимает мои мысли?»

— Не знаю, слыхали вы или нет, но в Покровском волки съели женщину с ребенком.

Понесло его! От досады, что ли? На себя самого.

Кто его тянул за язык с этой волчьей охотой? Ведь не состоялась, хоть и не по его вине…

— Какой ужас! — передернулась Аня. — А как же после этого вы не боялись… Неужели вы. Роман Сергеевич, ездили один?