(Мальвина_Л) - Лицеисты (СИ)

поутру с дворцовых клумб для очередной пассии.

Горчаков захлопывает книгу, понимая, что попытка выучить урок провалена окончательно. Пушкин хмыкает, бросая на друзей заинтересованный взгляд из-под полуприкрытых век.

— Какое солнышко теплое, братцы! Так и тянет — сдернуть камзол и рубаху — и в пруд. Так ведь дядька Сазонов уши открутит… А девушки, девушки, друзья мои, они ведь цветут и благоухают, как розы, и взор разбегается…

Он тараторит взахлеб, размахивая руками. У него румянец заливает белую кожу, у него звезды в глазах и кажется, что воздух вокруг серебрится от смеха. Он пахнет беззаботностью, счастьем, он пахнет любовью.

А Саша понимает вдруг, что нечем дышать. Трет горло, все дергает за верхнюю пуговицу камзола, пытается расстегнуть. Дергает, дергает, еще немного, и вырвет “с мясом”…

— Что с тобой, Саша?

Поток смеха и болтовни иссякает внезапно, и вот уже ладонь — на плече, вот уже глаза с беспокойством — в лицо. И тыльной ладони — ко лбу.

— Весь горишь. Заболел. Пушкин, черт неуемный, опять таскались купаться? Ведь говорил же… Не дергайся ты, князь, дай расстегну, задохнешься.

Ловкими пальцами — пуговицу, другую. Камзола, рубахи. В стороны — жесткий воротничок. И дышится легче, пока эти пальцы не касаются кожи. Вздрогнуть, от россыпи мурашек, от расширившихся напротив зрачков. Так, что прямо сейчас — в эти бездонные ямы. И ни один из лекарей не поможет, ни одна из заморских микстур доктора Франца.

— Д-душно тут что-то. С-спасибо, — и резкий отрывистый кашель, чтоб заглушить смущение в голосе, трепет. Чтоб спрятать, чтобы не понял.

— Спасибо?! Ха! Пушкин, Обезьяна, ты слышишь? Сам Франт меня благодарит! Впервые за все время, между прочим.

И осекается, уставившись на часто вздымающуюся грудь Горчакова. Словно тот долго-долго бегал по парку, а сейчас, того и гляди, рухнет без сил.

Губы пересыхают, когда взгляд мальчишки цепляется за них, зависает. Жарко так, что хоть сейчас — с берега в пруд. А можно и из окна.

— Так, что там нам велено было выучить к классу?

Пушкин давится воздухом — смеется беззвучно. Горчаков думает, как хорошо, что Пущин пока еще не добрался до трубки. Он ведь умрет, если увидит, как эти губы обхватывают мундштук. Рухнет под ноги военным трофеем.

— Прошу меня простить, господа.

Быстро, как можно быстрее — на воздух. Проветрить голову хоть немного, в последней надежде выбросить, забыть всю эту блажь, эту дурость. Как Пушкин забывает формулы на математических науках. Как Костя Данзас швыряет камешки в пруд.

Последняя надежда сохранить трезвый рассудок.

Последняя надежда остаться в живых.

Последняя.

…тщетная.

========== Часть 3. ==========

Комментарий к Часть 3.

https://pp.userapi.com/c639624/v639624352/259a3/8Zksha8Jv28.jpg

— Меня Иваном зовут, — шепчет торопливо, не переставая покрывать быстрыми поцелуями девичьи щеки.

Селянка краснеет, бормочет что-то неслышно, увернуться пытается. А у самой глаза сияют как звезды, такой в них восторг, обожание, нега. Конечно, один из птенцов императора. Сам Иван Пущин — любимец фрейлин и княгинь.

— Сладкая. Какая ты сладкая, Анастасья…

— Барин, да что же это… Пожалуйста, барин, увидят. Не здесь, не сейчас. Барин… Иван Иванович…

У него голова от нее кругом, и так тяжелеет внизу живота, и в висках — канонады залпов. Она пахнет весной и ромашками. Она такая маленькая и тонкая, что даже он переломил бы пополам без усилий. Она…

…она сжимается вдруг испуганной мышкой, отодвигается тихонько, за спину его пытается спрятаться. Горчаков появляется ниоткуда. Скорее всего, просто прогуливался по аллеям, думал свои странные думы. И вот…

— Барин, князь… Александр Михайлович, право…

У нее красные пятна на скулах вспыхивают ярче тех маков на поле за селом. Тупит взор и нервно дергает завязки съехавшего набок чепца.

— Свободна…

Резко и холодно, как кнутом гнедой вдоль ушей, чтобы ускорилась, не упиралась, чтобы не оскальзывала в мутной жиже осенних ухабов… Так и на лошадь не смотрят — будто и не девчонка, а безликий предмет. Кажется, книгам в библиотеке и тем

--">