Виктория Холт - Украденные ночи

Виктория Холт Украденные ночи

Ожерелье Ашингтонов

— Пора спать, — произнес он.

— Расстегни ожерелье, — попросила я.

— Я хочу им полюбоваться.

— Я хочу, чтобы ты снял его с меня…

В конце концов я уснула, и мне приснилось, что мою шею обхватили чьи-то пальцы и начали душить. Проснувшись, я в ужасе схватилась за шею. Ну конечно, всему виной жемчужное ожерелье. Он не позволил мне его снять, а затем силой овладел мною. Ожерелье служило ему символом власти надо мной. Рабам всегда надевали ошейники.

События в Англии

Дентон-сквер

Оглядываясь назад, я вижу цепочку событий, которые привели меня в этот старинный особняк, исполненный тайн и опасностей. И я всякий раз изумляюсь невинности и неискушенности той девочки, которой я была в том, другом доме, расположенном в удобной близости от театров. Мне тогда и в голову не приходило, что моя жизнь и мое воспитание очень отличаются от общепринятых в обществе стандартов.

Я помню, как стояла у окна, наблюдая за сгущающимися сумерками, ожидая появления фонарщика, каждый вечер зажигавшего фонари на площади. По утрам я просыпалась под цоканье копыт по булыжникам мостовой, хохот служанки, перебрасывающейся шутками с молочником, наполняющим молоком ее кувшин, шорох тряпок и щеток, которыми прислуга усердно натирала ступени лестниц и полировала медные ручки дверей. Они делали это, стараясь не шуметь и как бы украдкой, чтобы их хозяева думали, будто все, что обеспечивает их комфорт, магическим образом происходит само собой. Впрочем, вряд ли эти самые хозяева вообще когда-нибудь задумывались над тем, кто все это делает.

Что касается нашего собственного дома на Дентон-сквер, то по утрам нам надлежало вести себя особенно тихо, чтобы не беспокоить мою маму. Она редко вставала раньше полудня, поскольку ложилась спать далеко за полночь. Важнее ее отдыха для нас не было ничего, потому что вся наша жизнь вращалась вокруг нее. От нее зависело наше существование, а ее настроение определяло царящую в доме атмосферу. Она весела — и мы просто счастливы. Однако, когда она впадала в депрессию или уныние, а с ней это иногда случалось, мы передвигались по дому на цыпочках и разговаривали шепотом. Прочитав о гибели Помпеи, я начала сравнивать наше поведение с тревожным ожиданием людей, живущих на дремлющем вулкане, способном в любую секунду взорваться мощным извержением.

— Мы должны быть снисходительны, — отвечала на мои реплики Мег Марлоу. — Она — человек искусства.

Искусство каждый вечер, а иногда и днем увлекало ее в театр. Случались у нее и периоды «отдыха». Вот они-то и пугали меня больше всего. Следует отметить, что мы опасались не столько ее гнева, сколько уныния. К счастью, все ее настроения бывали скоротечны.

— Я не позволю вам забыть о том, что она — великая актриса, — неизменно провозглашала Мег, если кто-либо из нас не демонстрировал должного восхищения.

Мою мать звали Айрини Раштон. По крайней мере, таково было ее сценическое имя. На самом деле она носила фамилию Ашингтон. Мужа, которого звали Ральф Ашингтон, она оставила, когда мне исполнилось два года.

Мег — это костюмерша мамы, ее горничная, кухарка и верная рабыня. Она часто рассказывала мне о том, как именно мама покинула отца, и всякий раз моя душа преисполнялась гордостью и счастьем.

— Она просто не смогла этого больше выносить. Но настоящим чудом стало то, что она забрала с собой вас, — говорила она. — Уж можете мне поверить. Маленький ребенок никак не мог способствовать ее карьере, как вы понимаете. Но она все равно вас забрала.

Все мое детство прошло под аккомпанемент этой фразы: «Она забрала вас с собой!»

— Имейте в виду, — решила однажды уточнить Мег. — Возможно, было бы лучше, если бы она вас оставила.

Это погрузило меня в длительные --">