Евгения Марлитт - Дама с рубинами

Евгения Марлитт Дама с рубинами

I

Тетя София, подвязав передник с большим карманом, снимала белье. Ее сердце радовалось, когда она пробиралась между высоко натянутыми веревками; только что выпавший снег… э, да разве он мог сравниться с белизной всех этих скатертей, простынь и наволочек? Уже с незапамятных времен в те дни, когда сокровища почтенного дома «Лампрехт и Сын» вывешивались для просушки, всегда стояла прекрасная погода.

Сегодня чудный летний воздух снова сушил ряды сырых простынь, а июльское солнце, казалось, сосредоточило весь свой свет на обширном четырехугольнике двора. Над крышами и двором, подобно блестящим стальным стрелам, носились тучи ласточек; их гнезда ютились под каменными подоконниками бельэтажа восточного флигеля, где никто не препятствовал птичкам отдыхать и щебетать без конца. Им не мешал ни один человеческий взгляд и никто не гнал их, так как в этом флигеле никогда не открывались окна, разве только раз в год, когда проветривались комнаты; затем пестрые занавески снова спускались и терпеливо позволяли солнцу уничтожать последние следы красок на полуистлевшей шелковой ткани.

В главном здании, фасад которого выходил на базарную площадь города, было достаточно комнат и зал, обитателей же было немного, а потому восточный флигель был совершенно лишним. Однако люди толковали иначе. Эта пристройка, хотя и имела светлый и приветливый вид и казалась совершенно мирной со своими высокими окнами, но была ареной борьбы, продолжительной кошмарной борьбы до скончания веков. Так говорили люди в улицах и переулках, а обитатели дома не противоречили. Да и к чему? Ведь с тысяча семьсот девяносто пятого года, когда прекрасная Доротея Лампрехт умерла в родах в этом боковом флигеле, не было ни одного человека в семье, который не видел хотя бы однажды длинного шлейфа белого ночного костюма, влачившегося по коридору, и не должен был, умирая со страха, прижиматься к стене, чтобы пропустить тощую «покойницу»; потому-то, как говорили люди, никто никогда и не ночевал в этом флигеле.

Причиной этой «нечисти» было клятвопреступление.

Юст Лампрехт, прадед теперешнего главы семьи, должен был торжественно поклясться своей умирающей жене Юдифи в том, что у нее никогда не будет преемницы. «Это ради сыновей», — будто бы сказала она, но на самом деле это была жгучая ревность, из-за которой она не хотела уступить свое место никому другому. Однако у господина Юста было горячее сердце, да и у его красивой воспитанницы, жившей в доме, — также. Она думала, что если бы ей пришлось последовать за Юстом даже в ад, то она все-таки не отступилась бы от него и вышла бы за него замуж назло и наперекор ревнивой покойнице. Они жили, как голубки, пока в один прекрасный день молодая госпожа Доротея не удалилась в боковой флигель, отделанный с княжеской роскошью, чтобы там произвести на свет дочку.

В тот год была очень суровая зима, и как раз в ночь под Рождество, когда все на дворе замерло и обледенело, ровно в полночь дверь в комнату родильницы медленно и торжественно отворилась и в сером облаке, как бы закутанная в паутину, явилась покойная Юдифь. Облако, одеяние из паутины и некрасивая голова в кружевном чепчике, — все это забралось под шелковый балдахин кровати и так крепко сжало родильницу, как будто хотело высосать из нее всю кровь. У сиделки от страха отнялись руки и ноги; ей казалось, что она очутилась в леднике, — таким холодом веяло от привидения. Она потеряла сознание и, только спустя долгое время, пришла в себя от крика новорожденного.

Да, тут вышла хорошая история! Дверь в холодный коридор была еще отворена настежь; от злой Юдифи не осталось больше и следа, но Доротея сидела в постели и вся тряслась от страха, так что у нее стучали даже зубы, и совсем бессмысленным взором смотрела на ребенка в колыбели; затем на нее напал припадок безумия, и, пять дней спустя, она и ребенок лежали в гробу. Врачи сказали, что мать и дочь умерли вследствие жестокой простуды. Небрежная сиделка плохо затворила дверь, заснула и видела нелепый сон. Глупая болтовня! Если бы все совершилось естественным образом, то зачем же прекрасная Доротея стала бы потом появляться даже в сумерки в той комнате, где она лежала, и к чему серая фурия гналась бы за нею, чтобы сзади задушить ее своими тощими пальцами?

Фирма «Лампрехт и Сын» в конце прошлого столетия еще торговала полотном. В те времена ее --">