Константин Фрес - Хозяйка разорившейся таверны. Путь к счастью

Грегори какую-нибудь дорогую безделушку или новую сорочку.

И он, так и быть, прощал ее.

Ее супы становились все жиже, все бледнее. Масла-то в них давно никто не клал!

Грегори разливался соловьем о счастливой совместной жизни и говорил, что из столицы вот-вот прибудут его вещи, и среди прочих — сундучок, полный золота. Это золото Грегори обещал вложить в общее дело, в таверну.

— Эх, и заживем! — говорил Грегори, довольно вертясь перед зеркалом в дорогой обновке, что купила ему Мари.

Скоро Мари стало в тягость содержать любимого. Она похудела, обносилась, потускнела — себе-то она не так много покупала! А Грегори все не делал ей предложения.

Его речи были все так же заманчивы и полны розовых грез, и Мари ужасно хотела, чтоб все сбылось как можно скорее.

А потому решилась на отчаянный шаг. Она отдалась Грегори, когда он вечером зашел к ней по обыкновению и снова завел разговор о счастливой семейной жизни.

Но ночь любви обернулась ужасом.

Для начала, Грегори оказался жестоким и ужасным любовником.

Мари прокричала всю ночь, истерзанная его бесцеремонными руками. Меж ног у нее все горело, потому что Грегори не особо заботился о том, чтобы доставить ей удовольствие и возбудить девушку, чтоб не травмировать ее. Он делал свое дело быстро, молча, и иногда Мари кусала до крови губы, чтоб не кричать, так страшно ей было.

Грегори, мучая ее, довольно хрипел, а глаза его сверкали совершенно ненормальным блеском.

Он знал, что ей больно и страшно, но это его не останавливало. Он зажимал ладонью ей рот и тихо, страшно смеялся, продолжая ее терзать и мучить.

После этой ночи, поутру, Мари даже не слышала, как он ушел. Пролежала три дня в беспамятстве, потрясенная и истерзанная. А Грегори больше не появлялся.

И вот, в день, когда нечем было заплатить мельнику, чтоб купить хоть немного муки для выпечки, Мари, хоть и со страхом, послала посыльного к Грегори, чтоб попросит денег. Хотя б в долг.

Посыльный вернулся без денег, а позже пришел сам Грегори, но лишь затем, чтоб унизить и наговорить пакостей.

Я тогда поняла — точнее, поняла Мари, — что насиловал он ее из мести. За то, что так долго берегла свою честь. Глупая Мари не хотела расставаться с главным своим сокровищем, а Грегори, говорят, с кем-то поспорил на деньги, что окрутит эту дурочку в неделю.

Но шли месяца, а Мари не сдавалась. Грегори проиграл круглую сумму; и потому был так жесток и груб с Мари, когда она, наконец, решилась.

Кажется, это знание и прикончило бедняжку.

«Еще бы, — подумала я, перебирая в памяти все эти осколки чужой, а теперь моей, жизни. — Мари долго недоедала, была измучена, испугана, еще и изнасилована. Сердце не выдержало. Умерла, освободив место мне в этом мире. Как жаль ее, бедняжку! В своей короткой жизни так и не повидала счастья…»

— Ну, Грегори, — выдохнула я, отбросив с лица спутанные, потускневшие волосы, которые когда-то были золотыми, — я отомщу! Небом клянусь и своим сердцем, таверна тебе не достанется! Уж я что-нибудь придумаю! Я вывернусь! Но из города не побегу, и шлюхой не стану! А ты ответишь за каждую слезинку глупой Мари!

Глава 2. Приданое Мари

— Снова сегодня пустая похлебка, — уныло сообщила Бибби. — Я нашла свиную шкурку, хоть немного навара будет… А капусты вот совсем нет. Репой обойдемся.

Я с трудом встала. Надо быть сильной, надо быть сильной, твердила я себе. Куда б меня ни занесло, мне нужно прежде всего выжить! Но как тут будешь сильной, если в животе с голода бурчит?

— Схожу в лесок, — как можно небрежнее сказала я. — Грибов поищу на суп. К моему приходу приготовь ванну мне. Надо смыть… все это.

Бибби с трудом разогнула натруженную спину и уставилась на меня своими огромными, на пол-лица, глазищами.

«Такая юная, а уже изработанная, измученная», — с жалостью подумала я, рассматривая служанку.

Бибби была худой, очень худой. Если б не болезненная угловатая худоба, девушка была бы хорошенькая. Но тяжелая работа и скудная плата сделали ее такой — несчастной, похожей на тень.

Бибби была сирота; и, поступив на работу в таверну Мари, вверила хозяйке свою жизнь. А теперь и погибала с ней, потому что идти ей некуда было. Разве что в тот же публичный дом; и, скорее всего, Бибби пойдет туда, склонив послушно и стыдливо голову. Бедная послушная девочка…

На глаза мои навернулись слезы, и я накрепко сжала зубы, чтоб не разреветься от жалости и стыда. И эту юную жизнь погубил --">