Анастасия Солнцева - Багряный декаданс

раньше ты старался не афишировать свои посещения нашего этажа, — слабо проговорила я, прогоняя наваждение и стараясь сосредоточиться на мелькающих разноцветных пролетах, ведущих в общежития других факультетов.

— Я получил официальное разрешение от леди Элеонор, — невозмутимо ответил демон. — Теперь могу приходить, когда захочу.

Мне это не понравилось, вот совсем не понравилось.

— А если я не хочу, чтобы ты приходил, когда захочешь? — мой голос предательски дрогнул.

— Потерпишь, — лаконично проронил демон и мы сошли с остановивших свое движение ступенек.

До лекционного кабинета, который оказался по соседству с кабинетом мадам Тома, той самой полубезумной старушки в ночнушке, которая преподавала историю, чья эксцентричность в первый учебный день поразила меня в самое сердце… а потом я поняла, что тут все такие.

Заведя меня внутрь помещения, выглядящего вполне стандартно и обыденно даже на мой неискушенный вкус, Сатус подвел меня к длинному и широкому прямоугольному столу, способному вместить сразу человек восемь. На столешнице уже стояли котлы, какие-то стеклянные банки всех размеров, пробирки, колбы, тонкие продольные конструкции, похожие на пипетки. Рядом валялись тканевые мешочки, деревянные коробочки, закупоренные воском склянки и кривая стопка потрепанных книг, чьи страницы были испещрены загадочными символами, писанными, скорее всего, пером и плохими чернилами.

Сатус швырнул на один из круглых табуретов сумку, меня силой усадил рядом и, под перекрёстными озадаченными взглядами немногочисленных присутствующих колдуний, прошептал в затылок:

— Сегодня твоя задача учиться и еще раз учиться. После зельеварения отправишься на Руническое письмо. Затем у тебя сдвоенное занятие по Теории и практике колдовских ритуалов. Из Академии ни шагу, после занятий пойдешь сразу к себе в комнату. Ужин я тебе сам принесу. Узнаю, что нарушила приказ — накажу.

— Да кто ты такой, чтобы мне приказы отдавать?! — зло зашипела я ему в ответ, стараясь не раскрывать губ.

— Милая, — его руки легли на мои плечи и начали сжимать. Медленно, очень медленно, но сильно. Так, словно парень пытался показать, что я играю с огнем и спичками. А сам он пусть и не хочет, но делать больно умеет. — Вечером мы встретимся, и тогда ты очень сильно пожалеешь, что разозлила меня сейчас.

От этих его слов стало не по себе, но выяснять отношения, когда даже ползающая по столу живность, очень похожая на муху, только зеленее и крупнее, прислушивается к разговору, мне не хотелось. Поэтому я просто выдала натянутую улыбку и кивнула в ответ на выжидающе-вопросительный взгляд Сатуса.

— До вечера, мышка, — хмыкнул он громко и насмешливо, и покинул нас.

Я осталась одна в окружении колдуний, которые после ухода Сатуса перестали изображать из себя нежные ландыши и начали метать в меня злобные молнии, скорее всего, мысленно желая скончаться прямо на том месте, где сидела, желательно — в нестерпимых муках. Особенно усердствовала Рояна, которая принялась забрасывать в свой котел какие-то травы с такой силой, что желтые лепестки, коричневые корни и зеленые стебли вылетали обратно и рассыпались вокруг.

Я сжалась, спиной чувствуя чужую неприязнь и мечтая желая невидимой. Когда кабинет заполнился другими ученицами, не имевшими счастья лицезреть наше с Сатусом появление, стало немного легче. Но желание вернуться обратно в комнату, запереться и больше никогда не выходить все еще назойливо маячило в сознании.

— Даже Сократа нет, — печально вздохнула я себе под нос, пальцем водя по сеточке трещин, усеивающих деревянную столешницу. — Куда этот мохнатый опять подевался?

Дверь распахнулась и влетела женщина, которая была очень маленькой, почти крохотной и крайне подвижной. Одета она была во что-то, больше похожее на длинную летящую тунику, сшитую из золотистой оберточной бумаги, но почему-то мягкой и легко развевающейся при каждом движении, отчего становилось понятно, что это совсем не бумага. На голове у женщины вихрились мелкие завитушки пронзительно-рыжего цвета, такого яркого, что он казался ненастоящим. Шевелюра, обилие веснушек на треугольном лице и чрезвычайная деятельность делали ей похожей на героиню детской книжки, которая вечно попадает в нетривиальные ситуации, но не отчаивается и любые препятствия преодолевает с заливистым смехом.

Быстро и невнятно что-то протараторив, она начала --">