Сергей Сорохтин - Фелиста (полная версия)

Фелиста

И садитесь, а не стойте,

Так в Стреле Москва-Берлин

Мне сказал один грузин.

Добрый и гостеприимный

Мой сосед в дороге длинной.

Миллион историй разных

Знает, добрых и проказных,

И простых и ненормальных,

И лихих и сексуальных.

Я один его рассказ

Записал друзья для Вас!

Смерть Спиридона (1-й рассказ журналиста)

Был директором конторы

Главзаготснабсбытзерно —

Стал он им не так давно.

Не высокий, средних лет,

Крупный лоб, красив брюнет.

Вечно выбрит и отглажен,

А в плечах — косая сажень.

Кабинет его рабочий

Был обставлен ладно очень:

Стулья, стол довольно скромный,

Книжный шкаф, диван огромный.

В коже дверь, на ней запоры,

На окне глухие шторы.

Письменный прибор дородный

И сифон с водой холодной.

А в приёмной — секретарша,

Лет семнадцати иль старше…

Спиридон хочу сказать,

Секретарш любил менять.

Месяц — два они старались

И с почётом увольнялись.

День от силы проходил,

Новый ангел приходил.

Было так и в этот раз,

О котором мой рассказ…

Сам из отпуска вернулся,

В дверь вошёл и улыбнулся:

Дева дивная сидит,

На него в упор глядит.

Взгляд прямой, открытый, чистый.

"Как зовут, тебя?" — "Фелистой.”

У Тамары — биллютень,

Я сегодня — первый день."

"Так, прекрасно!" Спиридон,

Встал и сделал ей поклон.

"Спиридон Мартыныч Кторов —

Я, директор сей конторы.

Тоже первый день в работе.

Ну. Потом ко мне зайдёте.

Я введу Вас в курс всех дел."

Кторов снова поглядел,

Улыбнулся, поклонился

И в пенаты удалился.

А Фелиста вся зарделась —

Ей сейчас к нему хотелось.

Что был точный дан приказ,

Чтоб потом, а не сейчас.

Здесь прерву я нить рассказа,

Потому, что надо сразу

О Фелисте рассказать

И её Вам описать

Высока, с приятным взглядом,

С очень крупным круглым задом,

С головой — не без идей,

С пятым номером грудей.

С узкой талией притом,

С пышным, нежным, алым ртом.

Волос — цвета апельсина,

До сосков — довольно длинный.

Голос томный и певучий.

Взгляд предельно злоебучий.

Здесь замечу непременно,

Что еблась она отменно.

Знала сотню разных поз,

Обожала пантероз.

Сладко делала минет.

Всё узнала в десять лет.

В те года с соседней дачи

Помогал решать задачи

Ей один артиллерист —

В ебле дядя был не чист.

Доставал он хуй тихонько,

Гладить заставлял легонько.

Сам сидел, решал задачи,

Объясняя, что, где значит.

Это было не понятно,

Но волнующе приятно:

И упругий хуй в руке.

И ладошка в молоке.

Арифметика кончалась,

Платье с девочки снималось.

И язык большой и гибкий

Залезал Фелисте в пипку.

По началу было больно,

Рот шептал: "Прошу! Довольно!"

Но потом привычно стало.

Целки в скорости не стало.

И за место языка —

Хуй ввела её рука.

А примерно через год

Научилась брать хуй в рот.

Месяцы бежали скопом.

Набухали груди, жопа.

Над пиздой пушились дебри.

Набирался опыт в ебле.

А к шестнадцати годам

Переплюнула всех дам.

Сутками могла ебаться.

Ёрзать, ползать, извиваться.

По-чапаевски и раком, стоя,

Лёжа, в рот и в сраку.

С четырьмя, с пятью, со взводом.

Девочка была с заводом.

И сейчас она сидела,

Мерно на часы глядела.

А в пизде рождалась буря,

Буря! Скоро грянет буря!

Ведь Тамара ей сказала:

"Спиридон — лихой вонзала."

Сердце билось сладко-сладко

И пищало где-то в матке.

Руки гладили лобок.

Ну, звони, скорей, звонок.

И звонок приятной лаской

Позвонил, как будто в сказке.

Захлебнулся, залился.

Время же терять нельзя.

Трель звонка слышна нигде.