Джулия Стоун - Прихоти фортуны. Леди Генри

расположено маленькое слуховое окошко, забранное витой решеткой. Именной в это окошко и проникает свет; солнечные лучи очерчивают прямоугольник, всегда в одном и том же месте.

Иногда – в самые тяжелые дни – Жанна ложилась ничком на это теплое пятно и тихонько плакала. Но тогда она была совсем кроха.

Ее комнату и комнатой-то не назовешь. На самом деле это бывший чулан, где Жак Рюйи хранил копченые окорока и колбасы. Но Жанна любила этот угол, ибо ничего другого не имела. Старый тюфяк, коврик, сплетеный из золотистой соломки, кованый сундук в углу, где девушка хранила скудные пожитки. Повсюду развешаны сухие пучки укропа, буквицы и бледные венки из мальвы. Кирпичную стену укрывает старый, побитый молью гобелен со сценой охоты – благородный олень, пронзенный стрелой, и всалники в невиданных костюмах. Этот гобелен принадлежал еще ее деду и даже в те времена был стар…

Старый гобелен из замка в Авиньоне, где пировали рыцари, и прекрасная дама подносила кубок к устам.

Зимой в чулане стоял холод, в оконце задувал ветер, а в середине января на решетке намерзал серый бугристый лед.

Бедная Жанна в морозы редко навещала свое жилище, а спала на кухне у очага, положив голову на поленья, сваленные в сторонке.

Добродушная толстая Масетт позволяла ей это. Зимой число посетителей увеличивалось, каждый желал погреться у очага, выпить пива или красного вина. Чужаки всякие часто задерживались в «Каторге». Кому же охота в потемках блуждать в зимних Альпах!

Постоялый двор Жака и Масетт Рюйи стоял у самой развилки дорог, на пологом склоне холма, в живописном уголке Прованса. Останавливались здесь путники из Ниццы, Порт-Сен-Лул-дю-Рон, из отдаленных уголков Франции; или те, кто направлялся в порты Антиба и Канна, чтобы плыть к берегам Египта, Иберии, иных неведомых стран. Под закопченными сводами трактира звучали французский, эльзасский, баскский, бретонский, корсиканский, немецкий, португальский, марокканский диалекты, а ведь «Каторга» стояла не на самом оживленном торговом пути.

Зимой Жанна часами не покидала кухню, стряпала ловко, на радость Масетт. Даже успевала обслужить шумные компании, если горбун Гийом не управлялся.

Девушка шустро обносила завсегдатаев глиняными кружками с пивом или запотевшими кувшинами с вином. Ее красная юбка и белый чепец мелькали то в одном конце зала, то в другом, слышался дробный перестук башмачков, и смех, подобный колокольцам.

Приметила Масетт, что в те вечера, когда Жанна появляется в зале, монеты льются рекой, а мужчины будто и рады платить чуть не втрое за положенный ужин.

В последний год Жанна расцвела, стала на диво как хороша. Таких красавиц мадам Рюйи еще не удавалось встретить, а ведь на своем веку она повидала разных, не только купцов, да голь всякую.

Но Жанна… Жанна особенная.

Невысокого роста, тоненькая, гибкая, она была похожа на виноградную лозу. Темные волосы волной лежали на спине, а на лбу и висках вились мелкими колечками. Оттенок волос необычен. Не сказать, чтобы черный, но и не рыжий, а такой темный-темный, красно-коричневый, медный. Но уж если пыльный, теплый луч солнца ляжет на голову девушки, загораются волосы золотом, и у Жанны словно нимб появляется, будто у святой.

Лицо у нее белое, чистое, ланиты розовые. Это потому, что она молоком моется, Масетт сама видела. Утреннюю кружку возьмет, половину выпьет, а остальным вместо воды и моется. Масетт вначале осердилась, а потом решила: ничего, пусть девушка потешится.

Лицо у Жанны красоты необыкновенной. Желто-зеленые глаза, загнутые ресницы, брови, подобные длинным крыльям чайки – глядишь и глядеть хочется. И чем больше на нее смотришь, тем на душе приятнее.

А сними с нее эти дрянные лохмотья, да одень как дочку судьи или подружку епископа, или даже саму графиню – это что же будет?

Масетт только вздыхала и качала головой.

О, Пречистая Дева, и зачем беззащитной сироте дана такая красота, такое искушение для мужчин! Ведь не слепая же Масетт.

– Дьяволы бородатые! Чтоб им святой Петр шею свернул, – бормотала она и крестила себе рот.

А ведь Жанне только шестнадцать, и она не достигла еще своего расцвета.

Не то чтобы мадам Рюйи любила девчонку, но все же мало-помалу заботилась. Вот и старую красную юбку подарила. Сама-то толста, не влезает, да и все равно моль побьет. Или вот остатки нитей шерстяных отдала, а Жанна связала себе знатные чулки. Пусть красуется, много ли у --">