Хилари Норман - Гонки на выживание

проступает седина. Отец вел себя все более странно; волосы у него на голове не седели, а исчезали, он совсем перестал улыбаться, обвисшие темные усы на бледном лице придавали ему вид печального моржа.

В сентябре 1938 года Даниэль получил письмо от Симона Левенталя из города под названием Кингстон, штат Нью-Йорк. Симон писал, что его отец теперь работает в местной больнице, что они живут совсем рядом с Нью-Йорком, самым большим городом в мире, что у него появились новые друзья, но он все еще скучает по Даниэлю.

Даниэль показал письмо матери и спросил, нельзя ли им тоже поехать в Америку, но она заплакала и порвала письмо, а потом снова склеила кусочки и сказала, что просит прощения. Она улыбнулась и объяснила, что они не могут уехать в Америку, хотя не стоит об этом жалеть: вскоре и у них все наладится. Но Даниэль видел, что она говорит неправду, просто чтобы его утешить.

– А не могли бы мы уехать еще куда-нибудь, если в Америку нельзя? – спросил он ее в другой раз. – Куда угодно, только чтобы не было нацистов.

Мама повернулась к нему спиной, и он понял, что она опять плачет, но потом она посмотрела на него, и в глазах у нее появился незнакомый ему яростный блеск.

– Я поговорю с папой, – сказала она и крепко обняла Даниэля. – Не знаю, куда нам ехать, но отсюда надо выбираться.

– Мне все равно куда ехать, Mutti ^[2], – умоляюще проговорил Даниэль, – но здесь мне не нравится! Поговори с папой, прошу тебя! Уговори его увезти нас отсюда!

Напуганная страстностью, прозвучавшей в голосе сына, мать попыталась его успокоить.

– Обещаю тебе, Даниэль, я поговорю с ним.

Мальчик вырвался из ее рук, его глаза потемнели от страха.

– Я боюсь здесь оставаться, – сказал он.

– Как мне убедить тебя, Йозеф? – спросила измученная спором Антония Зильберштейн. – Что еще должно произойти? Нам надо уезжать.

Она понимала, что ее Йозеф – хороший, добрый человек, но ему не хватало решительности характера, а по нынешним временам такой недостаток мог стать роковым. С того страшного утра три года назад, когда тихий, вежливый приказчик Вернер Франке самодовольной змеей проскользнул в его кабинет с листком бумаги в руках, предписывающим ему «придать магазину арийский характер», то есть отнять дело у хозяина, муж Антонии погрузился в мрачное и безнадежное отчаяние. Любой удар судьбы он принимал как нечто неизбежное и безропотно покорялся, даже не пытаясь что-либо предпринять.

– Ты же знаешь мое мнение, Тони. – Йозеф беспомощно пожал плечами. – Все, что у нас есть, находится здесь.

– Что у нас есть? Наш дом? Надолго ли? – Ее голос звучал рассудительно и тихо, но в глазах у нее была горечь. – Они отняли магазин. Почему ты думаешь, что они оставят нам дом?

Йозеф сурово нахмурился.

– Ты забываешь, что я немецкий патриот, Антония. Я сражался за свою страну на войне. Они этого не забудут. – Он упрямо сжал губы. – И чем же Берлин в этом смысле лучше Нюрнберга?

Антония покачала головой.

– Ничем. Ехать в Берлин уже слишком поздно. – Она помедлила. – Я думаю, нам следует отправиться к моим кузенам во Фридрихсхафен. Я уже написала и вчера получила ответ. Они могут нам помочь.

Йозеф встревоженно выпрямился в кресле.

– Каким образом?

– Из Констанса в Крейцлинген в Швейцарии – самый короткий переход через Бодензее, – Антония не сводила с него внимательного взгляда.

На миг на его лице промелькнула вспышка страха, тотчас же сменившаяся презрительной усмешкой.

– Ты сошла с ума, Тони, – решительно заявил Йозеф. Рот у него задергался. – У нас нет паспортов. Все наше имущество находится здесь, в Нюрнберге, в этом доме. У нас двое маленьких детей…

– Даниэль спит и видит, как бы поскорее уехать отсюда. Каждый день он умоляет меня поговорить с тобой, Йозеф, убедить тебя, что нам надо уехать.

– На случай, если ты позабыла, Антония, напоминаю тебе, что наверху живет твой искалеченный брат, неспособный самостоятельно сходить в уборную, не говоря уже о том, чтобы плыть в лодке через Бодензее…

В комнате наступило молчание.

– Я позабочусь о Леопольде, – тихо сказала Антония, прервав наконец мучительно затянувшуюся паузу. – Можешь не беспокоиться о нем. Мы с ним уже обо всем договорились.

Йозеф внезапно вскочил из-за стола. Кулаки у него сжались сами собой, лоб покрылся испариной.

– Послушай меня, Тони. Слушай внимательно. Твоя затея безумна. Я тебе уже говорил и повторяю: я немецкий патриот. У меня полный --">