(_Asmodeus_) - Rendez-vous I Белый король (СИ)

— Да что здесь, черт возьми…

— Он страдает приступами шизофрении. Не будем же его за это осуждать, — неожиданно из кареты показалась аккуратная женская головка. Волосы женщины были туго затянуты в замысловатой элегантной прическе, а лицо, вплоть до губ, бледных и тонких, было скрыто черной полупрозрачной вуалью, сквозь которую при таком скудном освещении определить черты лица никак не представлялось возможным.

Говорила дама совершенно спокойно, со сквозящим холодом и безразличием - ее голос был довольно низким, хотя, безусловно, приятным.

Одежда незнакомки была богато расшита черным по черному бархатными вензелями, мягко переливавшимися на свету. Платье ее, с высоким воротником, скрывало даже шею, на плечах края ткани были красиво собраны и приподняты, что производило немного величественное впечатление. Проглядывал плотно затягивавший тонкую талию шитый корсаж; грудь, с трудом, но спокойно вздымавшаяся под корсетом, была скрыта сделанным из плотной ткани воротом. Куча черных бантов, кружевных вставок и завязок вовсе не портили общее впечатление от ее строгого наряда.

— Где те господа, которые любезно согласились мне помочь? — говорила она так, будто бы дело шло о каком-то незначительном пустяке. Дама выглянула из кареты до пояса, опершись о ее стенки руками, элегантно утянутыми в перчатки. Вуаль слегка всколыхнулась.

— Ваши господа, к слову сказать вооруженные отвратительными пистолетами прошлого века, вообразили себя, видимо, бессмертными, раз решились вступить в перестрелку с человеком в военной форме, совершенно не умея владеть оружием, — парень, развернул лошадь мордой сторону кареты. — Этими жуткими пуфферами разве что стрелять по цели и лишь затем рисовать на ней мишени.

— Не сказала бы, что Вы выглядите более убедительно, нежели те самые сомнительные господа, — равнодушно отметила женщина. — Они нас покинули? Какая жалость, — вопреки сказанному, никакого сожаления в ее голосе не прозвучало. Сухая констатация факта. — Все же не просто так я заключала с ними сделку, а из-за Вашего вмешательства они не смогли выполнить свою часть договора.

Подсознательно всадник уже приготовился к любого рода женским визгам и слезам, но не к такому холодному спокойствию. Он готов был принять на себя роль «принца на белом коне», спасителя, но не свидетеля преступления. Когда первое впечатление от произошедшего спало, парень снова мрачно посмотрел на тело.

Как военному, убийства были ему, если не равнодушны, то привычны — он видел горы трупов, видел, как людьми устилало землю, как по ним шли, ступая тяжелыми подошвами по лицам, рукам, как по ним катили тяжелые, иногда взрывающиеся пушки; но, как человеку… такое было противно самой его природе.

Люди не должны вот так погибать в мирное время. Не должны.

Он, конечно, слышал, какие интриги плелись в верхах, но все это было так далеко и казалось настолько незначимым для него — того, кто едва сводил концы с концами, что произошедшее оказало на него неизгладимое впечатление.

— Погодите-ка… — начал было парень, но его оборвали.

— Тогда мне поможете Вы, — лицо женщины обратилось к нему. Всаднику даже показалось, что он видит ее сквозь эту чертову вуаль. Мог представить, как эти глаза заглядывают в его душу. Если они такие же сухие и неживые, как и ее губы, то, пожалуй, было бы интересно увидеть их поближе.

От таких мыслей юноша не понял, в какой именно момент давящий холод сменился чем-то иным. Он нервно усмехнулся, лишь сейчас опомнившись и пряча пистолет в кобуру на левом бедре.

— Сбросьте этот мусор в реку — она течет справа от дороги, недалеко отсюда, — незнакомка небрежно указала на тело. — О, я вижу на Вас эполеты, — женщина демонстративно обратила на это внимание лишь теперь. — Недурно. Надеюсь, Вы знаете, с какой стороны находится право, так как это все, что мне от Вас нужно, — она снова скрылась в карете, оставив всадника один на один с самим собой.

— Ваших рук дело?

— Моих ли? Нет, что Вы, это же Вы его застрелили, многоуважаемый?..

— Наполеон. И я не…

— Вам все равно никто не поверит, — индифферентно пожимает плечами.

Парень глубоко затянулся, ничего не отвечая.

— Чудесно, однако,