Виктория Ростокина - Принцессы на обочине: Музыкальный подвал

Виктория Ростокина «ПРИНЦЕССЫ НА ОБОЧИНЕ» МУЗЫКАЛЬНЫЙ ПОДВАЛ

«ПРИНЦЕССЫ НА ОБОЧИНЕ»

ДВОРЕЦ НА ДВОИХ

ЕЗДА БЕЗ ПРАВИЛ

МУЗЫКАЛЬНЫЙ ПОДВАЛ

НЕСИ СВОЙ КРЕСТ

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЮБВИ

«ЖЕНА УЕХАЛА В КОМАНДИРОВКУ…»

Только теперь Наташа поняла, что она в Москве действительно совсем одна…

Бывают такие страшные моменты в жизни, когда вдруг совсем забываются все знакомые и друзья, горе кажется настолько огромным, что им невозможно ни с кем поделиться, тебя просто не поймут!

«Кто я им? — думала и Наташа. — Кто я своим институтским друзьям, кто я Виане, Саше, даже тете Клаве? Да никто… Так, проходящее знакомство. С чего это я полезу к ним со своими откровениями? Да и хочу ли я с кем-нибудь делиться? Это так страшно и вместе с тем так банально, так примитивно, что я ни за что никому и ничего не скажу. Мамочка родная, да могла ли я себе представить, что меня, такую «гордую» и такую «справедливую», будут так пошло обдуривать?! «Жена уехала в командировку…» — «Бегает на сторону…» — «Наставил рога…» — «Завел любовницу…» Что там еще? Я всегда думала, что это годится только для невысокого вкуса пьесочек и фильмов, а это — так больно… Так больно!»

Она с трудом понимала окружающее. Ее раздражали люди, которые могут сейчас улыбаться и даже шутить, которые могут есть, пить, читать книги, обнимать женщин… Она удивлялась, как это можно надевать красивое платье или красить губы, если кончится все равно этим — «жена уехала в командировку…».

«Зачем это делать? Зачем вообще нравиться мужчинам? Они все — звери, дикие, потные, похотливые звери… Они облекают в красивые слова и нежные жесты только грязную физиологию. Больше им не нужно ничего… Ни твоя душа, ни твои мысли, ни доброта, ни забота… Они хотят одного…»

Наташа сама старалась ударить себя погрубее, побольнее, пожестче, чтобы отмахнуть этот длившийся так долго обман. Она хотела быть трезвой и циничной. Ей так стало бы легче, она смогла бы забыть, что была безоглядна, открыта и беззащитна. Как она теперь жалела об этом! Как ненавидела себя за свою щенячью радость самоотдачи!

Слез не было. Они остановились где-то у глаз, словно Наташа была сосудом, наполненным влагой, от малейшего толчка влага прольется. Это было какое-то истеричное состояние предплача, предрыданий, предвоя…

Казалось, что болит все тело, кожа, даже волосы… Но тело в самом деле не чувствовало боли, оно онемело, Наташа даже не заметила, что сняла алюминиевую кастрюлю, у которой не было ушек, с огня голыми руками. Только потом, позже она удивилась — откуда на ладонях волдыри?

Она могла часами стоять, глядя в одну точку и мучительно соображая, что же она собралась делать? Она уходила в другое место и тут вспоминала, что шла за книгой, поворачивала обратно, но по пути снова теряла цель и снова пыталась вспомнить ее.

Несколько раз она пробовала громко разговаривать с собой. Но пугалась своего же голоса — грубого, резкого, сиплого…

— Ну, хватит уже! — кричала она самой себе. — Прекрати, возьми себя в руки!

Но это только всколыхивало влагу внутри, и слезы подступали ближе.

Она даже попыталась напиться. Правда, в доме ничего не было, только тройной одеколон… его.

«Тем лучше, — решила она. — Чем хуже, чем гаже, тем лучше!»

И она стала выливать себе в рот пахучую горькую жидкость. Рот наполнился огнем, но одеколон никак не глотался… А потом ее стошнило. Рвота была страшной, мучительной, с судорогами, с выплевыванием густой слюны…

Как ни странно, после этого стало легче.

— Алкоголичка паршивая! — засмеялась Наташа. — Гадина мерзкая…

Но отступившая боль вернулась удесятеренной.

Наташа больше не могла сидеть в пустой огромной квартире, она должна была куда-то идти, двигаться, ударять ногами по земле.

И она пошла…

Она все-таки пошла к людям.

Сначала к Виане, но той почему-то не оказалось дома, Сашки тоже не было, хотя его мотоцикл стоял во дворе. Потом она стучала к тете Клаве — открыл какой-то заспанный мужчина и сказал, что Клавка поехала в деревню.

Наташа даже зашла в домоуправление. Козлец был на месте, но вокруг вертелось столько народа, что он едва с ней поздоровался. Люди совали ему какие-то бумажки, требовали строителей, сантехников, маляров…

Наташа ушла. Больше идти было некуда…

Дети лепили снежную бабу, но не долепили — три огромных серых кома --">