(tapatunya) - Нас с тобой трое (СИ)

1

Солнце ослепительно сияло над кладбищем, и Тимур то и дело щурился, морщился и ерзал, а потом вспоминал, что нужно сохранять скорбную неподвижность. В черном костюме было жарко, этикетка новой рубашки царапала шею, и он снова и снова жалел о том, что не срезал этикетки с той одежды, которую передал в похоронное бюро.

В своем опустошенно-застывшем состоянии Тимур цеплялся бессвязными мыслями за несущественные мелочи. Например, он долго и серьезно раздумывал, обгорит ли на таком палящем солнце у матери нос, и как хорошо было бы, если бы похороны состоялись вечером, а не в полдень, а еще раз за разом возвращался взглядом к лицу стоявшей среди отцовских коллег женщины.

Однажды он уже видел этот белесый шрам, наискось, легкой ниточкой, пересекающий обе губы. Странные, как будто выцветшие, глаза неопределенного цвета с россыпью ржавых крапинок по радужке. Тимуру казалось, что он помнил это лицо моложе и уж конечно веселее. Но когда и при каких обстоятельствах?

Наверное, это были не те размышления, которым следовало предаваться, стоя над открытой могилой отца. Но думать об отце у Тимура не получалось совсем, и он едва удерживался от того, чтобы не воткнуть в уши наушники и тем самым избавить себя от назойливого поскуливания сестры.

Инга раздражала его тональностью своего горя, и ему хотелось сказать ей заткнуться, как он это делал, когда был маленьким, а старшая сестра и тогда была упоительной плаксой.

… Ему было семь лет, когда он вырвался из её цепких рук и помчался по улице, спасая себя от унылости её наставлений. В тот день Инга получила двойку по какому-то смешному предмету вроде рисования или музыки, и бесконечное нытье вперемешку с «не крутись», «не чешись», «не шаркай ногами» надоели Тимуру по самую макушку.

Он бежал по улице, мстительно наступая на самые большие лужи, и вдруг сквозь стеклянную витрину увидел отца.

У него был широко открыт рот, и Тимур не сразу понял, что отец просто смеется, так сильно, как никогда не смеялся дома.

Заинтересованный, Тимур перешел дорогу и толкнул прозрачную дверь. Над его головой звякнул колокольчик, но взрослые не обратили на это никакого внимания. Отец что-то увлеченно рассказывал стоявшей рядом девице, которая выглядела точно также, как и все остальные студентки, вечно таскавшиеся за ним следом в университете. Тимур не любил ходить к отцу на работу, уж больно много сюсюканий в свой адрес он там получал. «Ой какой малыш», да «ой, как на папу похож», или «кто это у нас тут такой хорошенький». Одним словом, в университете на каждом шагу поджидали всякие пакости.

Тимур уже было шагнул вперед, чтобы поздороваться, и тут осознал, что вместо шутливого «салют, пионер» огребет подзатыльник. Родители считали, что он слишком мал, чтобы в одиночку разгуливать по городу, и — хоть это заблуждение и ранило достоинство Тимура — с ним приходилось считаться.

Поэтому он огляделся и торопливо юркнул за стоящую прямо посреди помещения белоснежную статую.

А отец, не переставая чрезмерно громко говорить, небрежно положил руку на бедро стоявшей рядом с ним студентке и, ненадолго прервав свою речь, самым неприличным образом поцеловал её взасос.

Даже спустя пятнадцать лет Тимур помнил, как ему неприятно и стыдно стало в ту минуту. Целоваться! В губы! У всех на виду! И, кажется, с языками! Что скажет мама на такое отвратительное поведение?

Благодаря старшей сестрице, обожавшей бесконечные сериалы с поцелуями, Тимур в этой области человеческого взаимодействия разбирался вполне сносно и смутно понимал, что мама такое отвратительное поведение в жизни не одобрит.

Отец склонился ниже над прилавком, разглядывая «ювелирные украшения из золота», (с трудом прочитал Тимур), а его спутница скучающе завертела головой. Их взгляды встретились.

Странные, как будто выцветшие, глаза неопределенного цвета с россыпью ржавых крапинок по радужке. Губы, пересеченные тонким шрамом, шевельнулись, складываясь в улыбку.

— Ой, какой малыш, — сказала она, — как на папу похож!

Отец недоуменно оглянулся на них и нахмурился.

Даже спустя пятнадцать лет Тимур помнил, как полыхало ухо, за которое отец притащил его домой.

В дальнейшем, если Тимур и вспоминал ту досадную встречу, то только с точки зрения несправедливых обид, нанесенных ему судьбой. Собственное опухшее ухо, трубный рев упустившей его Инги, --">